С юга от острова Сфактерия в самом центре Наваринской бухты видны ещетри маленьких острова-скалы. Наибольший из них греки именуют Пилосом, турки же называют Цихли-баба. Меньший зовется ласково – Хелонаки, то есть Черепашка.
Со стороны Пелопоннеса бухту охраняет цитадель, именуемая Неокастро, что означает Новая крепость. Цитадель построена турками еще в XVI столетии, а затем еще и укреплена венецианцами век спустя.
Еще одна крепость – Палайокастро – прикрывает северный проход в бухту, который турки предусмотрительно завалили камнями еще в 1571 году, сделав его непроходимым для больших судов. Именно Палайокастро штурмовал со своими моряками цейхмейстер российского флота Иван Ганнибал в славном для русского флота 1770 году, и именно в ее церкви Преображения Господня праздновали русские моряки тогда сию победу.
Сам сбегающий красно-черепичными домиками к морю городок Пилос окружен со всех сторон кипарисовыми рощами и горами, высшая из которых – вершина Святого Николая – видна далеко с моря.
Сейчас крепости и город казались вымершими. Там тоже вовсю готовились к возможной скорой встрече с союзниками.
Помимо турецкого и египетского флагманов флотом султана руководил еще и французский советник командор Летеллье. Командор прошел Абукир и Трафальгар, в его послужном списке – прорывы сквозь английскую блокаду из Кадиса и отчаянные абордажи. Ему ли не знать, как готовить корабли к решающей битве!
Объединенный турецко-египетский флот был выстроен Летеллье фигурой полуциркуля (или подковы). Левый фланг строя примыкал к Наваринской крепости, правый – оканчивался батареей острова Сфактерия. Сама крепость, прикрывающая вход, полностью перекрывала своими пушками узкий проход в бухту, кроме этого ее орудия прикрывали и правый фланг стоящего на якоре флота. На высоте мыса стояла еще одна артиллерийская батарея. За ней – лагерь полевой армии Ибрагим-паши в двадцать тысяч человек. Вне стана на возвышенности – шатры самого Ибрагима, который с гордостью взирал на неприступную позицию своего флота.
– Пусть только неверные попробуют сунуть свой нос в мое логово! – хвалился он. – Ядра, огонь и вода истребят их в прах!
– О, наш повелитель! – сгибали спины вельможи. – Это будет воистину великая победа!
Историк пишет: «…На возвышенном холме, с коего весь порт виден совершенно, стояла Ставка Ибрагимова, с коей он с гордостью взирал на твердую и почти неприступную позицию своего флота. Гибель союзников, по мнению его, была неизбежна. Ядра, огонь и вода должны были истребить и потопить их».
Под крепостью и у острова Сфактерия разместились отряды брандеров. Начиненные до верхней палубы порохом и смолой, они были готовы внезапно выскочить из своих засад, сцепиться с дерзнувшими войти в бухту и взлететь вместе с ними на воздух.
Сам турецко-египетский флот стоял в трех боевых линиях. В первой – линейные корабли и тяжелые фрегаты, во второй – фрегаты, корветы и бриги, расположенные так, чтобы могли стрелять в промежутки между судами первой линии. В третьей – прочая мелочь. Их задача – добивать поврежденного противника и оказывать помощь своим.
Впереди боевых линий покачивались на пологой волне плоты с огромными бочками, наполненными горючими веществами. Пусть только кто-нибудь попробует приблизиться к такому плоту. Первый же выстрел в бочку разорвет в куски не только плот, но и то несчастное судно, которому выпадет жребий оказаться рядом.
Отдельно в глубине бухты держалась тунисская эскадра в три фрегата, она выполняла задачу подвижного резерва. Известные морские разбойники тунисцы были готовы атаковать на абордаж те суда противника, которые будут серьезно повреждены.
Высок был и моральный дух турецких и египетских моряков. Глашатаи наместника объявили, что тем, кто отличится в сражении, будут немедленно выделены большие земельные наделы в Морее, даны рабы, а потому каждый сможет сразу стать настоящим богачом. Так не стоит ли ради своего будущего счастья поубивать зарвавшихся гяуров?
Относительно численности турецко-египетского флота мнения историков несколько расходятся. Однако, суммируя различные источники, можно с большой долей уверенности сказать, что он включал в себя: 3 турецких линейных корабля – 96-, 84– и 74-пушечный; 5 египетских 64-пушечных тяжелых двухдечных фрегатов (по существу, те же линейные корабли), 15 больших 50-пушечных турецких фрегатов, 10 брандеров и до 50 корветов и бригов. Общая численность команд составляла от 22 до 29 тысяч человек, а количество орудий разных калибров – от 2100 до 2690.
* * *
Немало крови попили у союзников за время наваринской блокады и «нейтральные» австрийцы. Отряд венских кораблей под началом контр-адмирала графа Дандоло все время настырно крутился рядом, мешая, провоцируя и выведывая. Задача у Дандоло была не из легких: пакостить союзникам и помогать туркам. Наши это понимали и видели все своими глазами, но поделать ничего не могли, ибо петербургская инструкция обязывала пребывать с венцами «в добром согласии и оказывать приязненное приветствие и расположение, сообразное с дружескими связями, между обоими императорскими дворами существующими…»
– Ну и накрутили! – качал головой Гейден, в который уже раз бумагу гербовую читая. – Так теперь мне их за все вредительства целовать, что ли?
Англичанам и французам никто дружить с австрийцами не велел, но и они лишний раз связываться с нейтралами не желали.
Однако все же настал момент, когда припекло. Нагло шныряя вокруг объединенной эскадры, австрийцы затем мчались во весь дух в Наварин, где докладывали Ибрагим-паше все изменения в составе союзников и их намерения. Решительный Кодрингтон, рассерчав, отписал графу Дандоло письмо, где пригрозил, что если подданные Габсбургов не перестанут столь враждебно себя вести, то он не будет делать различия для себя между ними и турками. В ответном послании граф изысканно извинялся. Однако уже на следующее утро были усмотрены австрийский фрегат и корвет, спешившие на всех парусах в Наварин.
– Ну и Дандоло, ну и враль! – огорчился Кодрингтон и приказал дозорным фрегатам отсечь австрийцев от порта, а если те попробуют прорываться, то лупить пушками без всякой жалости.
Лупить пушками не пришлось, ибо австрийцы, завидев опасность, тут же кинулись бежать.
В адрес Адмиралтейства вице-адмирал написал с горечью нескрываемой: «Я желал бы, чтобы было доведено до сведения его высочества лорда генерал-адмирала, что в числе египетского флота находится семь австрийских коммерческих судов, нагруженных военными припасами, и что австрийский корвет “Каролина” и одна, если не две австрийские военные шхуны часто бывали в Наварине и, согласно частному дознанию адмирала де Реньи, служили постоянными развозчиками турецких депеш…»
Две австрийские шхуны англичане все же поймали. Затем отпустили, но те продолжали «любопытствовать» и все время нагло торчали неподалеку. Исчерпав терпение, Кодрингтон велел их капитанам прибыть к нему на «серьезный разговор». Один из капитанов (более сообразительный) сразу все понял и дал деру, другой (более послушный) прибыл на «Азию», где и был задержан и оставлен до окончания блокады, став, таким образом, невольным свидетелем последовавших вскоре событий в Наваринской бухте.
