Потери противной стороны же были ужасающими. Сожжено более двух третей турецко-египетского флота: линейный корабль и тринадцать фрегатов, семнадцать корветов, бриги брандеры и шхуны… Разорванных ядрами, сгоревших и утонувших турок и египтян было за семь тысяч…
С первыми сумерками комендоры снова встали к пушкам. Как и в прошлую ночь, по бухте ходили дозорами шлюпки: малые вокруг судов, большие вокруг эскадр. Ночь, однако, в целом прошла спокойно, если не считать нескольких ружейных перестрелок с местными мародерами.
А утром в бухту вошло еще несколько союзных судов. Среди них и греческая шхуна. Ее капитан вручил адмиралам благодарственные письма греческого правительства. Тем временем деятельный Таир-паша собирал в глубине бухты остатки своего флота, ставил их в правильные линии под прикрытием береговых батарей. На борту турецких судов было пустынно, зато на берегу творилось столпотворение, там сгружали со шлюпок раненых, относили в кучи мертвых.
К концу дня союзные эскадры привелись уже в некоторый порядок, если не считать избитые «Азов», «Азию» и «Сирену». Затем была еще одна ночь в Наваринской бухте (уже третья). Выдалась она также беспокойной. Еще вечером с берега задул сильный шквалистый ветер, корабли крутило вокруг якорей, как на карусели. Несколько раз за ночь били тревоги, часовым то и дело мерещились атакующие брандеры. Но Бог был милостив, и все окончилось благополучно.
Наступившее утро было безрадостным. Все так же мотало на якорях, пенные волны с ревом бились в скалы Сфактерии, обдавая их многометровыми каскадами брызг. Не обошлось и без волнений. Сорвало с якоря фрегат «Проворный» и потащило на стоявший рядом «Александр Невский». Хотя на «Проворном» успели вовремя зацепиться на вспомогательных якорях, корму он себе все же разбил, «Невский» же от удара едва не выкинуло на камни. Вдали по всему окружию бухты было черно от войск – это к Наварину подошли мамелюки Ибрагим-паши. Они бесстрашно гарцевали на конях у самого прибоя и, силясь перекричать ревущее море, кричали что-то обидное, потрясая для верности кривыми саблями.
– Никак десанта опасаются! – резюмировал Гейден, наведя на беснующихся трубу.
– Нас поджидают, ждут, когда на скалы выбросит! – мрачно высказался стоявший рядом Лазарев. – Эти уж точно секим-башка сделают, ибо политесов не ведают!
Стоявшие на шканцах «Азова» офицеры непроизвольно поежились:
– Пора б уже и выбираться отсель, а то что-то загостились! Но куда идти, когда ветер противный?
Итак, еще одна ночь в Наварине. Что-то будет? С наступлением темноты мичмана всех союзных эскадр, на дозорных шлюпках бывшие, как по команде направили свои шлюпки к самому берегу и, гуляя так всю ночь, дерзко дразнили обезумевших от злобы мамелюков. Переплюнули же всех Володя Корнилов с «Азова», да Вася Завойко с «Невского». Эти вообще к берегу приставали, там костер разводили, а когда мамелюки в полный карьер помчались к ним, бравые мичмана, немного мористее отойдя в своих шлюпках, корчили взбешенным мамелюкам страшные рожи. С французских да английских шлюпов храбрецам кричали «браво» такие же, как они, молодые шалопаи. Среди англичан отличился мичман с «Азии» Генри Джифард.
В 1854 году посткапитан (капитан 2-го ранга) Генри-Уэллс Джифард будет командовать новейшим и самым мощным пароходо-фрегатом британского флота «Тигр». Именно он доставит командующему английским Средиземноморским флотом вице-адмиралу Дондасу известие об объявлении войны России. 30 апреля 1854 года, будучи послан для обстрела беззащитной Одессы, «Тигр» сел на мель у дачи Кортацци. Ответным огнем береговой батареи пароходо-фрегат был подожжен и сдался. При обстреле Джифарду оторвало левую ногу. Спустя месяц он умер в одесском госпитале. Одесситы поступили благородно, похоронив бывшего союзника и настоящего противника со всеми воинскими почестями. Пушка с трофейного «Тигра» и сегодня украшает центральную набережную Одессы.
Но пока до всего этого было еще далеко. И пусть сейчас утлые суденышки этих сорванцов заливала волна, а рядом ходила смерть, всем было очень весело. Да и что еще можно взять с мальчишек, уже прошедших крещение огнем и познавших горько-сладкий вкус победы!
К утру ветер немного стих, но еще больше суток стояли эскадры в Наваринской бухте, дожидаясь, когда подует попутный ветер, да закончат починку избитые ядрами корабли флагманов.
А из глубины бухты всплывали и всплывали обезображенные и раздутые трупы. Турки, сновавшие на лодках по всей акватории, переворачивали их баграми, опознавая друзей и родственников. Им не препятствовали, отгоняя лишь, когда те подходили к самому борту. Удивительно, но уже через день после сражения в бухте появились на лодках торговцы греки. Они предлагали победителям свежую воду и фрукты. Союзники распределяли по судам многочисленных пленных европейцев, которых оказалось неожиданно много. Неудачливые искатели приключений спешили объявиться на сдавшихся судах, их вылавливали из воды. Среди них особенно много было итальянцев и австрийцев, но попадались даже невесть как попавшие в египетский флот датчане. Всех пленных турок и египтян союзники, оказав первую помощь, великодушно отправили шлюпками на берег.
Что касается турок, то они понемногу начали собирать и приводить в порядок остатки своего еще вчера могучего флота.
12 октября наконец-то подул попутный ветер. К этому времени все суда союзного флота были уже готовы выйти в море, кроме наиболее избитых: «Азова», «Азии» и «Генуи», на которых ремонтные работы не прекращались ни днем, ни ночью.
На русской эскадре все писали письма. Контр-адмирал Гейден объявил, что «намедни» отправляет в Петербург через Анкону с известием о победе статского советника Катавази, который и вызвался доставить всю корреспонденцию офицеров эскадры.
В офицерской выгородке Павел Нахимов навестил раненого Бутенева. Положил перед ним несколько лимонов, купленных у сновавших по бухте лодочников:
– Возьми, тебе сейчас полезно!
Бутенев безучастно поглядел на желтеющие плоды:
– Зачем? Я вот думаю, что может, вообще, было бы лучше, чтобы меня убило? Что я теперь инвалидом делать стану? Коров в имении пасти?
– Ничего, – утешал, как мог, друга Нахимов. – Ведь лорд Нельсон не только руки не имел, но и глаза, а как плавал, как дрался! Не унывай, дружище, выйдем мы еще с тобой в море под всеми парусами!
* * *
На рассвете 13 октября 1827 года союзные эскадры покидали Наваринскую бухту. Уходили без салютов, безмолвно. Проходя узким проливом у Сфактерии, все имели людей при орудиях. Турки тоже сидели у своих пушек и, куря табак, мрачно глядели на проходившие мимо них суда. Сходясь на выходе между собой, командиры судов приветствовали друг друга, команды кричали «ура». Последними бухту покидали фрегаты, как сторожевые псы, убедившиеся, что никто не потерян и не забыт.
Перед самым уходом из Наварина командующий объединенной союзной эскадрой разослал по всем кораблям и фрегатам свой последний приказ: «Прежде, нежели соединенные эскадры оставят место, ознаменованное ими столь решительною победою, главнокомандующий вице-адмирал поставляет себе приятною обязанностью изъявить господам офицерам и низким чинам, на оных подвизавшимся, то высокое свое понятие о чрезвычайной их храбрости и хладнокровии, которое возымел он в 8-й день сего месяца.
