Осмотрев культю, лекарь проверял, свободны ли лигатуры. Для этого он сильно тянул за нити, что было очень больно. Бутенев лишь скрежетал зубами.
– Ах, как хорошо! Ах, как все у нас чудненько! – радовался доктор. – О, какая великолепная культя!
– Скоро ли я встану на ноги? – ежедневно спрашивал Бутенев.
На что доктор с удовольствием отвечал:
– Думаю, что через месяц-другой будете в строю. Хорошо, что на вашей культе осталась прокладка из мяса. Рана хорошо заживает, гангрены нет. Рана здоровая, по всем признакам лигатуры скоро отойдут.
– И на том спасибо! – вздыхал Бутенев, откидываясь головой в подушки.
В палате стоял слабый запах тления.
При всяком удобном случае офицеры с «Азова» навещали своего друга капитан-лейтенанта Ивана Бутенева, лечившегося в береговом госпитале. Культя его понемногу начала уже подживать, но лейтенант жаловался своему другу Нахимову:
– Не поверишь, Паша, но по ночам у меня отбитая рука болит – и пальцы, и кисть, и локоть! Нет ведь ничего, а болит!
– Это у вас, голубчик, фантомные боли! Весьма частое явление! – покачал головой пришедший вместе с Нахимовым корабельный доктор. – Ничего с этим не поделаешь. Одна надежда, что постепенно само пройдет!
– Ты теперь, главное, больше спи и ешь! – наставлял Нахимов друга после того, как сообщал тому все корабельные и эскадренные новости. – Отлечишься, и снова на родной «Азов»! Заждались все уже тебя!
Найдя время, навестили Бутенева и Гейден с Лазаревым.
– Ты, Иван Петрович, как из госпиталя выйдешь, сразу же получишь под свое начало корвет или бриг! – порадовал раненого офицера Гейден.
– Справлюсь ли? – вздохнул Бутенев. – Как мне без руки командовать?
– Лучше иметь командира без руки, чем без головы! Вон Нельсон и без руки, и без глаза, а как воевал! – усмехнулся Лазарев. – Ничего, не боги горшки обжигают, справишься!
Слово свое командующий сдержал. Сразу после выписки Иван Бутенев получил под начало бриг «Ахиллес». Первым своего друга поздравил Нахимов.
– Теперь ты, Ваня, капитан, а потому желаю тебе, чтобы капитанство твое было удачным и не последним! – поднял старший офицер «Азова» стакан с черным кипрским вином.
– Надеюсь, что вскорости будем капитанствовать вместе! – не остался в долгу Бутенев.
* * *
Эскадра готовилась к продолжению кампании. Из Неаполя привезли закупленный там боезапас, штурмана раскатывали на прокладочных столах карты дарданелльских проливов, штудировали лоции Эгейского моря. Командам ежедневно игрались ученья пушечные и парусные.
Сверкая свежей краской, на рейд вытянулись «Азов», «Иезекиль» и «Александр Невский». Здесь же находились вернувшиеся из отдельных плаваний фрегаты «Константин» и «Кастор», бриг «Охта» и корвет «Гремящий». У берега грузился продовольствием транспорт «Пример». Он должен был везти его в Эгину Каподистрии. Теперь в док-ярде оставались лишь линкор «Гангут» и фрегат «Проворный», готовившиеся к возвращению в Россию. Возглавить переход был определен командир «Гангута» капитан 1-го ранга Авинов. Храбрый моряк не скрывал горечи. Своему другу Лазареву он выговаривал:
– Вот ведь как, Миша, получилось, только война настоящая начинается, а мне в тыл тащиться! Эх, нет мне везения!
– Ты не переживай! – пытался подбодрить его Лазарев. – Война у нас с турками обычно долгая, успеешь и «Гангут» отвести, и снова к нам вернуться!
– Куда там! – безнадежно махнул рукой Авинов. – Сам знаешь, сколько у нас в Кронштадте желающих повоевать имеется, так что мне теперь только очередь за ними и занимать!
Дефицит боеприпасов на эскадре привел к тому, что уходящие домой суда обобрали, что называется, до нитки. Из воспоминаний лейтенанта Александра Рыкачева: «Сдали все ядра, для себя оставили только по два на пушку… Грабят нас, и совершенно грабят…» Помимо ядер позабирали еще и исправные пушки. А вместо них дали негодные, вычистили все плотницкие и парусные запасы, забрали здоровых офицеров и матросов, вместо которых дали больных и увечных. Даже возмущенного Рыкачева отправили служить на «Кастор», а вместо него на «Гангут» списали занемогшего мичмана.
А 23 марта, на Светлое воскресенье, состоялось празднество, дотоле на русском флоте неведомое. Уже с раннего утра офицеры шлюпками обходили суда, где служили их товарищи. Все целовались друг с другом. После полудня все свободные от вахт стали съезжаться на «Азов». Гейден, Лазарев, все штаб– и обер-офицеры – при шпагах и орденах. Под бой барабанов четверо лейтенантов во главе с Павлом Нахимовым вынесли на шканцы корабля Георгиевский флаг. Священник отец Герасим, отслужив торжественный молебен, окропил флаг святой водой и произнес присягу. Затем флаг пронесли вдоль строя команды. Впереди шел сам Гейден с обнаженной саблей. И вот Георгиевский стяг, медленно колыхаясь, пошел вверх по флагштоку под звуки оркестра и дружные крики «ура». Караул вскинул ружья на руку, команда разбежалась по реям. «Азов» сотрясался от салютных залпов. Палили сразу всеми орудиями.
Когда ж ветер рассеял клубы порохового дыма над кораблем, в честь «Азова» заговорила и вся российская эскадра. Англичане, приветствуя награжденных, также послали своих матросов по реям. Затем над «Азией» Кодрингтона взвился наш георгиевский вымпел, которому британский командующий отсалютовал 21 выстрелом. В тот день на «Азове» гуляли допоздна. Лихо плясали в батарейных палубах, распевали романсы в кают-компании. Гейден, Кодрингтон и губернатор Понсоби дружно осушали бокалы, тостуя за здоровье императора Николая и 12-го флотского экипажа, к которому принадлежал «Азов».
Именно при Наварине родилась морская гвардия России. Будем же помнить об этом всегда!
Теперь российская эскадра ждала только попутного ветра, чтобы покинуть Мальту и отправиться в плавание к берегам Греции.
Глава двенадцатая
Перепутья морских дорог
Наварин всколыхнул Грецию, вселил в сердца эллинов веру в победу своего дела. Повстанцы вышибали турок из крепостей в Морее и Эпире. Потрясенные сокрушительным разгромом, турки все еще приходили в себя и пока отбивались слабо. Остатки их флота отстаивались в бухтах. Зато греческие корсары действовали вовсю. Не отставали и купцы, доставляя к берегам Пелопоннеса оружие и порох.
Гром Наварина нанес сокрушительный удар по дотоле, казалось, незыблемому Священному союзу. Ведь император российский, рука об руку с английским и французским королями, выступил за республиканскую Грецию, вопреки всем своим ранее данным клятвам и заверениям. Но что поделать, когда Наварин уже состоялся, Греция обретала столь долгожданную свободу, а Уайт-холл уже хмурился на Россию.
«Вы не должны забывать, – писал доверительно графу Гейдену адмирал Кодрингтон, уже после того, как был удален от командования эскадрой и не скрывал своего искреннего русофильства, – что Россия большое пугало, которое так тревожит значительную часть французов и англичан, что они боятся, как бы ваш добрый император не поглотил всю Турцию живьем, с костями и мясом».
