— Это почему?
— Так хочу. Собираешь вещички… их у тебя не так много… Даю на дорогу деньги, и больше тебя здесь нет.
— Вещички?.. Прямо сейчас?
— Поговорим, и собирайся.
— Дела… — мотнул головой Артур и спросил в лоб: — Ревнуете, что ли?
— Нет, — повел тяжелой венозной рукой Михаил. — Не столько ревную, сколько боюсь.
— За Антонину?
— За себя. Сердце может не выдержать.
— Все-таки, значит, от ревности?
Савостин наклонился вперед, заговорил негромко, доверительно:
— Знаешь, сколько лет я ее добивался? Она меня в упор не видела. Ради нее поехал на Север… на газодобычу. Заработал там, построил вот эту домину, потом взялся за кафе. И все ждал, когда она сдастся. И она сдалась. Не сразу, с оговорками, но сдалась. Сам себе не верил, перестал выпивать, забыл всех друзей-товарищей. Только она! Единственная и любимая. Теперь понимаешь?
— Теперь понимаю, — кивнул Артур. — Но ведь опять пьете.
— Пью. От боязни, что уйдет. Соберет как-нибудь манатки и уйдет. Вот тогда не выдержу. Тогда точно с собой что-нибудь сделаю.
— Никуда она не уйдет. — Артур нашел джинсы, стал натягивать их. — Куда денется? Скоро сороковник, а там можно и в бабушки? Детей ведь у вас нет?
— Детей нет. Тоже проблема.
— Никакой проблемы. Успеете настрогать. Вам сейчас сколько?
— Подожди, — остановил его Михаил. — Потом оденешься. Время есть. — Он усадил Артура напротив. — Как думаешь, сколько мне?
— Ну молодой еще… В соку, можно сказать.
— Сколько?
— Думаю, маленько старше Антонины. — Артур явно врал, подбирая слова. — Может, сорок пять? А потом, какая разница?.. Для мужиков вообще возраста нет. Какую девку завалил, такой у тебя и возраст. Разве на тебя, Михаил, молодые не оглядываются? Ого-о! Стадом, видать, бегают.
— Пятьдесят семь, — прошептал Михаил. — Слыхал? Пятьдесят семь.
— Ну и чего? — искренне удивился Гордеев. — Десяток-другой еще протянем, а там можно и в подушечку!
Савостин вдруг цапнул его за рубашку, притянул к себе.
— Не говори. Никогда не говори так! Я буду жить столько, сколько и она! Не отпущу. Никому не отдам. А кто станет на дороге, тот пожалеет, не дай бог.
Артур отцепил его руки, усмехнулся:
— Здоровый ты, Иваныч. Напугал.
— Это я так… для острастки, — усмехнулся Михаил, поправляя свою одежду. — Или, можно сказать, для знакомства. — Он поднял голову, усмехнулся: — Хочу попросить тебя, Артур, вот о чем.
— Чтоб побыстрее сделал лыжи?
— Не об этом. Клянусь, боюсь за Антонину. Каждую ночь об этом думаю.
— А чего за нее бояться? Молодая, богатая. Домина вон какой, да еще забегаловка в придачу. Чего бояться? Одна определенно не останется.
Савостин смотрел на него молча, наливаясь кровью и яростью. Артур заметил это, предупредительно поднял ладони:
— Извини, Иваныч, брякнул. Не то брякнул… Будете жить вместе сто лет и в сто лет одновременно в ящик. Согласен на такой вариант?
— Просьба, — прохрипел Михаил, по-прежнему не сводя с Артура глаз. — Не давай мне пить.
— Это как? — искренне удивился Артур.
— Просто. Не давай. Потянусь за бутылкой, в момент по морде. Договорились?
— А если последует сдача? Я ведь уже от тебя получил.
— Все равно не давай. Следи, хватай, бей, отнимай. Клянусь, Тоня без меня пропадет.
— Кто пропадет? Твоя Антонина Григорьевна? Ты чего, Иваныч? Да она сама кого угодно ухлопает. Бой-баба. Ты чего?
— Нет, ты ее еще не знаешь. Она слабая. На вид сильная, на самом деле слабая. Не справится ни с домом, ни с делом, ни с чем. Все пустит по ветру и погибнет. Не давай мне пить.
— Как скажешь.
— На тебя. Только на тебя надеюсь. Никому в жизни не верил, ты почему-то зацепил.
В коридоре послышались шаги, Михаил приложил палец к губам.
— Тс-с-с… Молчим. Ни о чем не говорили. Просто сидим.
Антонина вошла, остановилась в дверях.
— Чего вы тут?
Оба молча смотрели на нее.
— Михаил, чего ты к нему приперся, да еще ночью?
— Посидеть, — тихо ответил Савостин. — Поговорить.
— О чем?.. Ты вон все еще лыка не вяжешь.
— Вяжу. И Артур прекрасно меня понял.
Антонина подошла ближе.
— Доктора не вызывать?
— Не нужно. Оклёмываюсь, слава богу.
— Слава богу. А чего он одетый? — кивнула Антонина в сторону Артура. — Куда собрался, красавец?
— Пройтись, — брякнул тот. — По двору. Луна светит, тихо кругом. Да и вообще подышать.
— А утром бельмы не разлепишь, да? Давай, муженек, к себе, тебе еще с неделю откисать, а парню крышу заканчивать.
Савостин поднялся, на выходе оглянулся на Артура, сказал жене:
— Хороший у тебя родственник, Антонина. Душевный. Пусть остается, я согласен.
— Вот и слава богу, — бегло перекрестилась та. — Пусть будет по-твоему. А я тоже не против. — Она поправила на спине мужа мятую, влажную от пота сорочку, и они вместе покинули комнату, оставив Артура одного.
Жизнь в кафе крутилась без изменений — подъезжали и отъезжали грузовики, кто-то из водителей дремал в кабине, кто-то обедал на веранде или в зале, кто-то возился с забарахлившим двигателем.
Хамид и Дильбар суетились с подносами, успевали ко всем, улыбались, что-то говорили на ходу, коротко по-восточному пританцовывали.
Антонина, выходя из кабинета, оступилась на пороге, охнула, присела. С трудом поднялась, вернулась обратно, принялась, постанывая, растирать ногу.
Услышала в коридоре шаги, хотела прикрыть дверь, но не успела. В кабинет заглянул Артур.
Увидел сидящую на стуле хозяйку, растирающую ступню, быстро вошел внутрь.
— Чего ты?
— Оступилась, — поморщилась Антонина.
— Сильно?
— Не поняла еще. Болит.
— Где у тебя бинты? Нужно перетянуть.
— В аптечке.
Гордеев ловко и быстро вынул из висевшего на стенке ящика все необходимое, размотал бинт, присел на корточки, поднял на Антонину глаза.
— Буду сильно бинтовать. Терпи.
— Михаил во дворе?
— Готовит машину. Позвать?
— Не нужно. Орать начнет, что как корова.
— Ладно, сами справимся.
