— Я и говорю, — раздражённо сказал Игорь. — Детективчики или порнография — один чёрт. Дрянь для ремесленников, проституток и прислуги. Спекуляция на низменном. Разжижение мозга.
— …и поэтому люди тянутся в кино, — заключила Эльза.
Шкловский её поддержал, зацепив Игоря:
— Твои-то книги — конечно, дело особенное! Зато какой-нибудь Лев Толстой для кинематографа вполне годится. Лежит, например, «Война и мир». Здоровенный романище, четыре тома, в руки взять страшно. Но ничего, приходит Протазанов — чик! чик! чик! — и делает из романища фильму. Читать месяц надо, а так — сходил вечерком и посмотрел. И барышню взял. Приятное с полезным… Ты что, «Войну и мир» не видел?! Я — три раза. Какая там Вера Каралли — о!
Брик неторопливо тасовал карты и так же неторопливо рассуждал:
— Фильмы сродни цирку. Зрелище без мысли. Возбуждение дают, а ума не трогают. Призвание кинематографа — сообщать информацию. Только страна-то у нас мещанская! Публика не новое узнать хочет, а поразвлечься. На красивую жизнь посмотреть. Покажут шикарную женщину, ту же Каралли — народ валом валит. По три раза ходят, верно, Вить?.. А не покажут — зал пустой. Все хотят красивой жизни! Не дома, так хоть на экране. Мещанина неудержимо влечёт к тому, кто тратит больше его. Идёт пешком — завидует пассажиру коляски. Едет на извозчике — завидует тому, кто на автомобиле.
— Нищие завидуют не тем, кто богаче, а тем, кому подают больше, — пробурчал Северянин. — Это Бэкон сказал. Или Джонсон.
Шкловский рассмеялся.
— Видишь, тогда ещё и кинематографа не было, а как в воду глядел!
— Игорь, вот ты выйди на улицу и поговори об этом с людьми, — предложил Осип. — По концертам для избранных изыски популярить — это одно, а с толпой общаться — другое.
— Есть у Чехова такой рассказ, — вставила Эльза, — про монастырского настоятеля, который съездил в город, потом вернулся и долго расписывал монахам, какой там разврат и разложение. Клеймил, обличал… А наутро после речи проснулся — глядь, монастырь пустой, потому что все монахи в город сбежали.
Брик начал сдавать карты, а Шкловский с хрустом потянулся и подытожил:
— Трудно удержаться от соблазна… Агитаторы этим пользуются, народ баламутят. У нас на фронте знаете, сколько таких было? Говорили, мол, не с германцами воевать надо, а со своими: отобрать, у кого что есть, и поделить между собой.
— Ага, потом всё пропить, проесть — и снова пойти на Германию, чтобы там грабить и делить, — кивнул Осип. — И так далее.
— Циники вы, — продолжал бурчать Северянин. — Хорошо, что есть ещё в России люди с идеалами, для которых патриотизм — не пустой звук!
— О, да! И немало, — насмешливо посмотрел на него Шкловский. — А где ваша военная форма, господин патриот? Россия воюет вообще-то… Брось, Игорёша, для человека важней всего собственное благополучие. А высокие идеалы придумали, чтобы наивных барышень в койку валить. Чтобы студентам в руки бомбы совать или «браунинги». И ещё чтобы солдаты без лишних вопросов гибли геройски. Всё же просто: надо убить всех плохих, и всем хорошим сразу станет хорошо! Так, что ли? Не-а, дорогой мой! Мыслящим человеком движет разумная корысть и стремление к выгоде!
— Судя по игре, не уверен, — сказал Брик, передвинул к центру стола листок с пулей, и мужчины подняли розданные карты. — А потому повторяю для некоторых: взятку снёс — без взятки остался. И правило Аристотеля: лучше сыграть шестерную, чем сесть на девятерной.
— Каждый раз выигрывать — партнёров терять, — парировал Северянин. — Семь пик!
Глава XXV. Искусство войны
Дмитрий Павлович уже держал Верочку за руку в предвкушении скорого и страстного tête-à-tête. Феликс взахлёб рассказывал великой княжне и баронессе о том, как придумывал свою гарсоньерку, как рылся в старых альбомах, как в поисках антиквариата исколесил весь город… И тут Пуришкевич вскользь поинтересовался, удачна ли была поездка с Лазовертом и где теперь доктор.
— Он внизу с Распутиным беседует, — ответил Юсупов. — Думаю, скоро поднимется.
Дмитрий Павлович оторопел.
— Это что, шутка?!
— Нет. Это сюрприз!
Поражённые гости глядели на беззаботно улыбающегося Феликса.
— Распутин здесь, в твоём доме? — переспросил великий князь, а у Верочки Каралли загорелись глаза.
— Как интересно! — прошептала она.
Лысина Пуришкевича покрылась испариной. Он затараторил срывающимся голосом:
— Князь! Вы отдаёте себе отчёт?.. Вы нас компрометируете! Распутин?! Это немыслимо! И зачем доктору говорить с этим проходимцем? О чём они могут говорить?!
Баронесса фон Дерфельден сердито наморщила лобик:
— Этот хам и шарлатан — рядом с нами?! С ума сойти…
Мария Павловна решительно поднялась.
— Вот именно! Феликс, ты сошёл с ума! Воля ваша, господа, а я здесь не останусь ни секунды. Дмитрий, сейчас же вези меня домой!
Великий князь подал сестре руку, но в этот момент Панч загавкал на дверь в зеркальную комнату, и все обернулись на вышедшего оттуда мужчину, который обратился к Дмитрию Павловичу:
— Ваше высочество! Я приношу свои самые глубокие извинения. Князь виноват лишь в том, что позволил мне злоупотребить своим гостеприимством…
Великая княжна обменялась недоумёнными взглядами с братом и снова посмотрела на нового гостя.
— Мистер… э-э… мистер Келл, если не ошибаюсь? — припомнила она. — Вы-то здесь какими судьбами?
— Господин Лазоверт, — нервно сказал доктору Пуришкевич, — я отказываюсь понимать, что происходит. Какие дела могут у вас быть с Распутиным, и почему Мария Павловна называет вас чужим именем?
Дмитрий Павлович, казалось, начинал о чём-то догадываться и теперь выжидательно смотрел на Феликса. Келл подошёл к гостям.
— Владимир Митрофанович, я всё объясню чуть позже. Её высочество абсолютно правы, и дамам сейчас лучше уехать. А вас, джентльмены, я просил бы уделить мне каплю времени. Уверяю, что недоразумение разрешится ко всеобщему удовольствию.
Обмен любезностями тянулся недолго. Феликс и Дмитрий Павлович отправились проводить дам к автомобилю великого князя. Удивлённый вниманием, с которым они отреагировали на слова Лазоверта-Келла, Пуришкевич скрылся в туалетной комнате, долго там сморкался с оглушительными трубными звуками и совал разгорячённую голову под струю холодной воды.
Юсупов по пути с милой улыбкой выслушал гневную отповедь Марии Павловны, которую поддержала Марианна. Дмитрий Павлович попрощался с Верочкой, которая сердито дула губки: вместо объятий завидного любовника ей досталось общество разъярённых женщин, которым она не ровня. К тому же в ожидании ночи страсти актриса оделась очень легко и теперь с содроганием думала про долгую поездку в стылом авто. Вышколенный шофёр-гвардеец, конечно же, первой доставит во дворец великую княжну Марию Павловну, после — отвезёт домой баронессу фон Дерфельден и лишь затем порулит в сторону квартиры балерины Каралли. Ничего не поделаешь — иерархия! Капризничать при Марии Павловне и требовать, чтобы Дмитрий Павлович вызвал таксомотор, Верочка не решилась, а самому великому князю это в голову не пришло.
