…а жилы Юсупова разрывала бешеная кровь ногайских князей. Это ему пророкотал на днях в «Привале» провидец-Маяковский:
Разбойной ли Азии зной остыл?!
В крови желанья бурлят ордой…
Безумие накатило внезапно. Первым опомнился Рейнер, бросился к Юсупову и повалил его на пол. Прижал, держа за руки, и что-то горячо зашептал по-английски Феликсу на ухо.
Маяковского вырвало. Он стоял, серый лицом, и держался рукой за стену. Пуришкевич прижимал обе руки к сердцу и хватал ртом воздух. Лиля вжалась в кресло.
Келл придирчиво оглядел свой костюм — не осталось ли брызг.
— Надо, чёрт возьми, всё это заканчивать, — с трудом сдерживаясь, негромко произнёс он и приказал Лиле: — Будьте любезны, возьмите со стола салфетки и бутылку портвейна принесите. Побыстрее! А вы, джентльмены… Я прошу, за дело!
Дмитрий Павлович надел шубу, Сухотин — шофёрскую доху, в которой приехал Келл. Вдвоём они вышли во двор и осмотрели императорский Delaunay-Belleville. Автомобиль лишь вскользь ударился колесом о поребрик — на кузове не осталось даже царапин.
В это время Лиля, как под гипнозом, смачивала салфетки красным портвейном и безропотно драила пол, смывая кровавые потёки. Келл рассудил так: совсем убрать кровь не удастся, но от пятен вина отличить их будет трудно. И даже если полиция приведёт сюда собаку, коллекционный букет собьёт ищейку со следа. Здесь веселилась компания крепко выпивших мужчин. Вели себя неопрятно — бывает! На всякий случай Келл ещё накрошил на гранит сигарного табака.
Рейнер, усадив Юсупова на диван, командовал Маяковским, который сперва одевал изувеченный труп в шубу, потом заворачивал в штору. Пуришкевич принёс из багажника своего автомобиля верёвки, дальновидно припасённые Келлом.
Дмитрий Павлович остался курить во дворе. Сухотин спустился в подвал и скоро вернулся: вместе с Рейнером и Маяковским они вынесли тело Распутина — в синем коконе, наспех перевязанном верёвками, — и уложили на дно царского автомобиля.
Следом вышел Юсупов, которого вёл под руку Пуришкевич. Одеть дрожащего князя оказалось едва ли не труднее, чем Распутина.
Прихрамывая на повреждённую ногу, Феликс забрался в мотор Пуришкевича. Рядом устроился Рейнер в шубе, похожей на распутинскую, и в его бобровой шапке. За руль сел Сухотин, одетый шофёром. Надо было не оставить у наблюдателей сомнений в том, что Распутин как приехал с князем, так и уехал с ним вместе из дворца.
Келл жёстко определил маршрут Сухотину. Двигаться по набережной Мойки, свернуть на Гороховую и через Звенигородскую попасть на Обводный канал — там на пустынной набережной слежка невозможна, скрыться негде. Высадить пассажиров и мчаться по Обводному к Варшавскому вокзалу. Затем сдать автомобиль и сообщить охране санитарного поезда: Владимир Митрофанович с доктором немного загуляли и появятся позже. А князю с Рейнером предстояло, сменив двух-трёх извозчиков, вернуться во дворец.
Почихав холодной машиной, мотор Пуришкевича выехал со двора.
Дмитрий Павлович курил без остановки. Маяковский тоже пытался прикурить, но спички ломались, а пальцы не держали папиросу. Пуришкевич нервно расхаживал рядом и постепенно вытаптывал в снегу тёмный круг. Наконец, к лимузину вышла Лиля и следом за ней Келл.
— Прошу простить, джентльмены, — сказал британец, — нам пришлось задержаться. Жгли салфетки в камине. Мокрые, горят отвратительно… Ещё мгновение!
По остаткам кровавого следа, тянущегося от сугроба, он разбрызгал большой флакон пахучей камфоры, который позаимствовал в туалетной у Феликса, — тоже на случай появления собак-ищеек.
— Можем ехать!
Царский мотор оказался очень кстати. На полу огромного салона без труда уместилось спелёнутое тело Распутина. Лиля, Келл и Пуришкевич сели на диваны. Случайно или намеренно депутат поставил ноги на труп. Великий князь занял место шофёра, с циничным смешком указав Маяковскому на сиденье рядом с собой:
— Вам ведь не привыкать? Прошу!
В императорском лимузине они выглядели как дружная компания, которая продолжает затянувшийся кутёж до рассвета. Кому придёт в голову — серой метельной ночью останавливать и тем более досматривать автомобиль самого государя, за рулём которого сидит его кузен и флигель-адъютант, великий князь Дмитрий Павлович? Да и к чему это, когда господа с дамой едут развеяться на острова, в «Аркадию» с «Ливадией», или на «Виллу Родэ»…
Вернон Келл рассчитал и ещё кое-что.
Единственная возможность в сложившейся ситуации быстро и надёжно спрятать труп — утопить. Каналов и рек в Петрограде хватает. От юсуповского дворца можно ехать по набережной Мойки в сторону Финского залива, можно добраться туда по Крюкову каналу; можно в считанные минуты долететь до окончания Фонтанки, Екатерининского канала или речки Пряжки; в конце концов, можно провезти Распутина мимо его же дома и утопить во Введенском канале рядом с электростанцией или железной дорогой…
Одна загвоздка: питерская вода стоит подо льдом. В поисках подходящей полыньи надо утюжить набережные, суетиться на берегу и высматривать, рискуя привлечь к себе внимание. А потом ещё придётся волочь тело и спускать его под лёд в надежде, что никто не заметит. Чистое самоубийство! К тому же — кто знает, сколько времени всё это может занять?
Нет, Келл решил проехать через весь город, через самый центр его — с тем, чтобы представить их компанию весёлыми прожигателями ночной жизни. Огромный блестящий Delaunay-Belleville в тихой Коломне или на другой окраине вызовет подозрения. Но урчать машиной и сиять фарами среди дворцов и широких проспектов — самое место.
Решение Келлу подсказал Распутин. Несколько часов назад в разговоре с Юсуповым по пути во дворец он потешался над тем, как днём на Малой Невке перепутал кабан с хрустальным гробом. Значит, в тех краях точно есть майны, оставленные кабанщиками, смекнул британец. Майны есть, а народу нет. Надо лишь туда добраться.
Ночь длилась невыносимо долго. Вернона порядком измотала цепь невероятных случайностей, которые методично разрушали его планы. Хотелось верить, что вот-вот всё это закончится. Чёрная невская вода навеки поглотит обезображенный труп Распутина, и участники ночных событий разлетятся в разные стороны.
Он снова нацепит личину доктора Лазоверта, чтобы ассистировать Пуришкевичу. На десять утра назначен смотр их санитарного поезда депутацией из Государственной думы. А когда любопытные коллеги Владимира Митрофановича соизволят откланяться — паровоз тотчас разовьёт пары, и унесёт Лазоверта-Келла и Пуришкевича к румынскому фронту.
У Феликса Юсупова, конечно, уже не хватит духу на экзамен в Пажеском корпусе. Но не беда: с несколькими родственниками князь тоже сядет вечером в поезд, который доставит его на юг, в Кореиз, в объятия родителей и жены.
Дмитрия Павловича тоже ждёт дорога, но на запад — к императору, в Ставку Верховного главнокомандующего.
