Случился в те дни конфуз в Ставке Верховного главнокомандующего. Государь принимал с докладом генерала Брусилова и спросил:
— Далеко ли немцы?
— Сзади вас, ваше императорское величество, — был ответ; Брусилов не удержался, указав на стоявших здесь же Бенкендорфа, Ренненкампфа, Фредерикса… Мира не было даже в Ставке, между своими. Император разрывался между желанием немедленно вернуться в Петроград — и необходимостью держать в узде военачальников.
Александре Фёдоровне телефонировал великий князь Дмитрий Павлович, просил позволения приехать к вечернему чаю — она отказала. Следом раздались истерические вызовы от Феликса Юсупова. Он просил к аппарату то государыню, то Вырубову. Умолял принять его, выслушать объяснения… Александра Фёдоровна не позволила Анне поговорить с князем и сама не стала — велела передать, чтобы свои объяснения Феликс прислал письмом.
Это письмо сочиняли общими усилиями у Дмитрия Павловича. В кабинете Сергиевского дворца было не продохнуть от табачного дыма. Чашка за чашкой заговорщики поглощали чёрный кофе, основательно сдабривая его коньяком. Великий князь отправил Сухотина за Пуришкевичем: депутаты уже разъехались из санитарного поезда, и Владимир Митрофанович готовился часам к восьми отбыть в сторону фронта.
Авторы объяснительного письма вспоминали потом, что избегали смотреть друг на друга, терзаясь отвращением. Каждое написанное слово было умело продуманной ложью: ночные события в Юсуповском дворце исчерпывались попойкой в честь новоселья и убитой собакой.
К Дмитрию Павловичу приехал отец, великий князь Павел Александрович. Поражённый слухами о преступлении, привёз икону и портрет матери — греческой принцессы Александры. Потребовал, чтобы сын поклялся на реликвиях, что не убивал Распутина.
— Я клянусь, — торжественно произнёс Дмитрий Павлович.
В Петрограде, охваченном слухами, убийству скота радовались. Имена заговорщиков произносились с уважением, как имена героев. В кощунственном порыве горожане ставили свечи пред иконой святого Димитрия в Казанском соборе.
Иначе вели себя крестьяне. Для них Распутин стал мучеником: человек из народа заставлял царя слушать голос народа и защищал народ от дворян — за это дворяне его и убили.
Тело, выуженное из полыньи на Малой Невке, доставили в морг Чесменской больницы. Распутина опознали обе дочери, племянница и несколько свидетелей. Женщины лишились чувств, глядя на изувеченное родное лицо. Посреди лба вокруг пулевого отверстия чернела штанц-марка — пороховой налёт от выстрела в упор. Вечером двадцатого декабря в присутствии следователя Середы профессор Косоротов произвёл исследование и вскрытие трупа. Всё как полагается.
Григория Ефимовича похоронили в Царском Селе, на краю парка. Хоронили тихо, присутствовали только самые близкие. На грудь покойному легла икона, подписанная всей императорской фамилией. Государыня принесла белые цветы и письмо.
Мой дорогой мученик, дай мне твоё благословение, чтобы оно следовало со мной всегда на печальном и мрачном пути, по которому мне ещё предстоит последовать. И помни нас с высоты своих святых молитв. Александра.
Рядом с могилой дворцовые плотники на скорую руку соорудили часовню. В первую же ночь несколько весёлых офицеров залили могилу нечистотами из ассенизационной бочки. Через два месяца — уже начиналась Февральская революция — следствие по делу об убийстве было спешно прекращено.
Труп Распутина, единожды пересекший столицу в автомобиле, прокатился и ещё раз. Его похитили, разграбив могилу в Царском Селе, зачем-то отвезли из южного столичного пригорода обратно в Петроград, а там — снова через весь город на северную окраину.
Примерно в тех краях, где сейчас Пискарёвское мемориальное кладбище, несколько революционных студентов и репортёр «Биржевых ведомостей» разложили посреди рощи костёр и попытались сжечь труп: мол, как бы тёмные массы не объявили останки Распутина мощами и не создали контрреволюционного культа. Аутодафе — акт веры, только наоборот.
Сырые дрова горели плохо, труп тоже, процедура затягивалась. Дело было ночью — осквернители могилы поняли, что до утра не управятся. Посовещавшись, решили отвезти обгоревшее тело неподалёку, в Политехнический институт. Там его и сожгли в топке котельной, а на берёзе возле кострища оставили надпись по-немецки: Hier ist der Hund begraben. Здесь зарыта собака — остроумная такая студенческая шутка…
Впечатливший когда-то Григория Ефимовича пилот Нестеров дослужился до звания штабс-капитана и погиб в воздушном бою при попытке таранить германский аэроплан. Тот, кто придумал высший пилотаж, летал всего-то два года. Ему отдавали должное даже враги — кайзер Вильгельм Второй отметил Нестерова в приказе по войскам.
Я желаю, чтобы мои авиаторы стояли на такой же высоте проявления искусства, как это делают русские.
Не привелось Распутину подняться в небо, чтобы ангелом глянуть на землю. И земля его не приняла. И вода, выбранная убийцами стихия, тоже приютила не надолго. Упокоил старца лишь всепожирающий огонь.
Сифилитичку Хионию Гусеву, что пырнула Григория кинжалом в Покровском, по личному приказу министра-председателя Керенского выпустили из тюремной лечебницы. Вроде уже и не сумасшедшая она, и не преступница… Логика в этом есть: если настоящие убийцы безнаказанны, как можно держать в тюрьме ту, что лишь попыталась убить? А когда народ сошёл с ума и пошёл резать друг друга — безносая Хиония просто оказалась такой же, как все…
Вдохновитель Гусевой, лютый враг Распутина иеромонах Илиодор, хорошо нажился на продаже книги о святом чёрте. Первым за Гришку заплатил Гучков. Императрица платить отказалась, так что Илиодор продал свой пасквиль американцам. После революции он поспешил вернуть себе мирское имя — Сергей Труфанов. Стал сотрудником уважаемого ведомства — ЧК. Беседовал и переписывался с Лениным, делился навыками управления чернью. Вдоволь напившись кровушки и оказавшись под следствием, рванул на Запад. Бежал, пока не добрался до Штатов. Деньги, полученные от продажи прав на книгу, пришлись очень кстати. Под конец жизни заела Труфанова совесть — признался, что Распутина оболгал. Да только никому это уже не было интересно.
Князь Андронников, паразит при Распутине, тоже нашёл себя. Скользкий Михаил Михайлович после Октябрьского переворота выставил себя пострадавшим от прежнего режима и стал не простым чекистом, а начальником ЧК Кронштадта. Он тоже всласть грабил и лил кровь, но уйти в нужный момент не успел: чутьё подвело. В 1919 году князя Андроникова расстреляли по личному приказу главного чекиста страны.
Отец Гермоген — хулитель и гонитель Распутина, едва ли не самый ярый его противник среди церковников, — тоже не миновал ЧК, но как жертва. После Февральской революции священника назначили епископом Тобольским. Когда в город привезли государеву семью, он поплатился за попытки помочь арестантам. Большевики привязали Гермогена к колесу парохода и запустили машину. Огромные гребные лопасти измочалили тело старика о воду.
