— Не знаю я вашего Пруткова. Знаю только, что правильное отношение к миру у меня уже сейчас есть, а опыта нет. Где неучу взять опыт? Школа нужна, а меня из гимназии вышибли, из училища Строгановского — тоже… На воле понял: если партийную работу продолжать, надо переходить в нелегалы. Но тогда неучем и останусь. Буду всю жизнь револьверы прятать и переписывать в листовки чужие мысли из умных книжек, которые товарищи дают. А если прочитанное из меня вытряхнуть, что останется? Марксистский метод, и всё.
— То есть поняли, что лучше Белого пока не напишете?
— Не напишу. В небеса запустил ананасом — весело так не напишу никогда. Только сотни томительных дней… Решил учиться, чтобы делать социалистическое искусство. А с ревборьбой прервался…
— До чего же язык у вас ужасный, Владим Владимыч! Сами себя послушайте: ревборьба, замначальника, ревплаксивый… скажите ещё — нацменьшинства и жэдэвокзал… Слова-убожества! Калеки! Инвалиды, как ваш французский.
— Это язык улицы!
— Это — язык насекомых! Маленьких безмозглых насекомых! Вы хотите потрясать устои? Вас тошнит от красивенького? Понимаю! Вам хочется антиэстетики? Пожалуйста, вот Саша Чёрный:
У поэта умерла жена…
Он её любил сильнее гонорара!
Скорбь его была безумна и страшна —
Но поэт не умер от удара.
После похорон пришёл домой — до дна
Весь охвачен новым впечатленьем —
И спеша родил стихотворенье:
«У поэта умерла жена»…
— Слишком несерьёзно? — Бурлюк распалился не на шутку. — Пожалуйста, он же, про Петербург:
Восемь месяцев зима, вместо фиников — морошка.
Холод, слизь, дожди и тьма — так и тянет из окошка
Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой…
Негодую, негодую… Что же дальше, боже мой?!..
— Слишком просто? Пожалуйста, Велимир Хлебников, вычурная работа с формой и звуком:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй — пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо…
— Или тех же нелюбимых смехачей вспомните… Есть языки разные, а языка улицы — нет! Безъязыкая она! — гаркнул Бурлюк. — Нечем ей разговаривать!
Маяковский огрызнулся:
— Чёрт возьми, нет — значит, будет!
— Вот так возьмёт — и будет?
— Я его придумаю! Наш с улицей общий язык!
— Ну-ну…
Два приятеля энергично рассекали толпу и препирались в голос, так что городовой на углу Невского и Садовой с подозрением на них посмотрел. Поймав этот взгляд, Бурлюк снизил тон.
— Вам, Владимир Владимирович, сперва и вправду подучиться надо. Россию посмотреть, народ послушать…
— Чтобы в стихи с полей глину тащить?
— А что вы хотите тащить? Чугун и железо? Из глины, между прочим, человек создан! А из чугуна что?
— А из чугуна… памятники!
Бурлюк застыл как вкопанный. Маяковский недоумённо обернулся.
— Что с вами? — спросил он.
— Маяковский! — Бурлюк подошёл и крепко сжал приятелю руку. — Это… это прозвучало! Если вас разозлить, вы убийственно остроумны. Почаще будьте таким. Нет, будьте таким всегда. Блеск!
Глава XIII. Вена. Ловушка для шпиона
Телефон зазвонил поздно вечером.
Была суббота, но капитан Ронге работал и по выходным. Он просидел в своём кабинете до начала двенадцатого. Перед глазами уже плясали красные чёртики — от выпитого кофе, выкуренных папирос и прочитанных бумаг. Максимилиан решил, что на сегодня достаточно: пора домой.
Службу контрразведки Evidenzbüro лихорадило. Если у кого и оставались надежды на возможность решить миром балканскую проблему, то теперь они окончательно истаяли. Россия вооружала сербов и болгар, совершенствуя притом и собственную армию. Интриговали англичане. Хитрили французы. Крупнейшие города Европы превратились в шпионский муравейник. Неотвратимо приближалась война.
И в этот момент императорский и королевский Генеральный штаб получил сокрушительный удар. В руки русских попали ценнейшие документы австрийской армии: Krieg ordre Bataille — план боевого развёртывания, особый Ordre de Bataille — план развёртывания на случай Балканской войны; положение об охране железных дорог и порядке мобилизации укреплённых пунктов, инструкция об этапной службе и новые штаты военного времени… Для военных это стало катастрофой: невозможно воевать с противником, который заранее знает каждое твоё движение!
Началась паника. Кто выкрал сверхсекретные планы? Как они попали в Россию? Что ещё известно врагу? Штабные косо смотрели друг на друга, а Evidenzbüro получило жёсткий приказ: шпиона изобличить, найти и обезвредить.
В чёрных кабинетах, которые развернул Макс Ронге, проверяли всю корреспонденцию с пометкой «до востребования». И в одном объёмистом пакете, пришедшем на венский почтамт, кроме письма обнаружились пачки денежных купюр. Шесть тысяч австрийских крон — ощутимо больше, чем годовой оклад со всеми надбавками, которые получал ведущий контрразведчик империи капитан Ронге.
Размер суммы, тайный способ пересылки денег и почтовые адреса, указанные в письме, не оставляли сомнений: получатель — шпион.
Австрийская контрразведка тесно сотрудничала с германской, а та — со швейцарской. Пять лет назад эти три службы сообща провели очень успешную операцию против России и Франции.
Слишком слаженно стали действовать страны Антанты, слишком успешно работали их разведки в Центральной Европе! Поэтому германцы с австрийцами тайно попросили помощи у Швейцарии — и сумели раскрыть вражескую систему связи. Детально выяснили всё: легенды прикрытия, адреса конспиративных квартир, почтовые ящики, имена связных, пути курьеров… Однако рушить русско-французскую сеть до поры не стали, продолжая наблюдать за её работой.
Отправитель вскрытого пакета с деньгами значился в картотеке Evidenzbüro как связной русских. Получатель скрывался под псевдонимом Никон Ницетас.
Капитан Ронге не терял времени даром. На конторку почтового служащего установили тревожную кнопку. Стоило её нажать — и в полицейском управлении по соседству звенел звонок. Пока служащий оформлял выдачу корреспонденции, агенты успели бы взять под наблюдение или арестовать таинственного адресата. Но вот на почтамт пришёл ещё один пакет для Никона Ницетаса с семью тысячами крон, и ещё… Время шло, а за громадными суммами никто не обращался.
