Ронге похолодел и замер.
— Сейчас в нём уже и семи пудов не будет, наверное, — посетовал пришедший на выручку сын хозяина, — сдаёт Лебедь… Что, старый пёс, пора на покой? А раньше, бывало, в одиночку медведя валил!
Он крепко потрепал за холку зверюгу, головой достававшую ему до пояса. Лебедь флегматично перенёс ласку, языком размером с лопату лизнул офицеру ладонь, неторопливо добрёл до ближайшего сугроба и со вздохом повалился в него — дремать. Чудовище оказалось меделянской собакой, русским мастифом, о котором упоминали дорóгой.
Несмотря на потрясающие размеры и очевидную силу пса, Ронге решил, что упоминание о медведе — это уже слишком. Всё-таки собака — это собака, а медведь… Медведь — это медведь. Но и здесь Максимилиан ошибся.
После сытного обеда офицеры лениво курили в избе за длинным дощатым столом, когда с улицы послышались крики. Вся компания выбежала наружу. Оказалось, разъярённый бык вырвался из соседского загона, распугал народ и двинулся к Владимирскому тракту. Там в это время проходил казённый обоз, который охраняли солдаты, и бык мог натворить бед.
Хозяин дома оценил ситуацию и глянул на сына:
— Пусти Лебедя, — коротко сказал он.
Огромный пёс тяжёлой рысью догнал быка и в мощном прыжке ударил сзади грудью в бедро. Уже потом Максимилиану рассказали, что это меделянский стиль: прежде сшибить зверя, лишить равновесия, и только потом взять.
Удар был такой силы, что взрослый разъярённый бык пал на колени и уткнулся головой в снег. Подняться он уже не смог, потому что Лебедь всем весом навалился ему на затылок и глухо рыкнул.
— Взял! — удовлетворённо сообщил хозяин. — Ай да старый пёс!
Подоспевшим владельцам быка осталось только накинуть ему на рога верёвки и привязать к дереву, чтобы успокоился.
С меделянскими собаками в России ходили и на медведя, и на кабана… Впрочем, посмотреть русского мастифа в деле Ронге в тот раз больше не удалось. А вот позже, уже на юге, он хаживал вместе с сослуживцами на кабанью охоту.
Видит кабан плохо, но обоняние и слух у него отменные. Так что подобраться к пятнадцатипудовой дикой свинье почти невозможно. И ведь ещё надо изловчиться, чтобы стрелять сбоку или в угон! Встречного, идущего на штык, лучше брать не пытаться. Кабан чешется о деревья, на его густую щетину попадает смола, после к ней липнет грязь, лесное крошево — и убойные места оказываются покрыты прочным панцирем. Конечно, пуля может его пробить, но может и срикошетить при неточном выстреле. А разозлённый или раненый кабан страшен и атакует гораздо быстрее, чем человек успеет спрятаться или перезарядить штуцер.
Максимилиану повезло: командир полка оказался заядлым охотником и владел сворой травильных собак — не таких огромных, как меделянские, но крепких и свирепых. Их запускали в заросли, где человеку трудно пробраться и где встреча со зрелым секачом наверняка закончится фатально. Запускали — и спокойно ждали.
Исступлённый лай своры давал знак: зверя нашли и подняли. Иногда кабан сразу принимал бой, иногда пытался удрать. Псы не отставали. Наконец, по лаю поняв, что кабан окружён и никуда не двигается, полковник давал команду: Пора!
Притравленные собаки уверенно брали кабана. Они вцеплялись ему в уши и в горло, оказываясь в недосягаемости для страшных кабаньих клыков, и повисали на туше зверя. Теперь охотник мог подойти совсем близко и прицельно стрелять из-под собак по убойному месту: в голову, в шею, в сердце… Случалось, русские сослуживцы Ронге брали кабана рогатиной, а иногда, проявив особое молодечество, даже запрыгивали ему на спину, чтобы всадить кинжал под лопатку.
Много лет спустя уже опытный капитан-контрразведчик понимал: нет надежды, что у Австрии с Россией пройдёт трюк, показанный Лебедем на быке. Улучив момент, рассчитывать на Blitzkrieg — один прыжок, мощный удар и молниеносную победу — в войне с такой страной может только безумец.
Псы, что хватают кабана за морду, обречены. Так можно поймать разве что поросёнка или, если посчастливится, свинью. А у матёрого зверя торчащие вверх клыки — огромные и острые, как усы германского кайзера, — легко разорвут собачью шкуру на рёбрах, вспорют живот и выпустят сизые внутренности на лесную траву. Хватать огромного русского секача за морду — удел армии.
Но вот хорошо обученная свора может его взять, считал Ронге. Сковать движения, отвлечь внимание на себя — и позволить хозяину добить зверя…
Начальник Австро-Венгерского императорского и королевского Генерального штаба Франц Конрад фон Хётцендорф на кабана не ходил: он предпочитал перепелиную охоту или спокойную стрельбу вальдшнепов на тяге, когда в сумерках птицы летят с места на место привычным путём.
— Это лирика, — сухо прервал он рассуждения Максимилиана. — Кабаны и ваши ностальгические воспоминания о России… Что вы конкретно предлагаете?
В просторном кабинете под тяжёлыми готическими сводами Ронге докладывал лично фон Хётцендорфу, минуя своего непосредственного начальника — полковника Урбански. Мало того, что тот проморгал Редля. При досмотре имущества в доме шпиона Урбански обнаружил фотоаппарат, но внутрь не заглянул. Когда имущество Редля распродавали с молотка — суперсовременная камера досталась какому-то студенту. Он обнаружил внутри плёнку, проявил её — и стал обладателем секретных документов, которые двуличный полковник переснял в штабе, но не успел отправить в Петербург. Дополнительно к скандалу, что разгорелся после публикации в пражской газете, эта оплошность окончательно поставила крест на карьере главы Evidenzbüro полковника Урбански…
…а капитан Ронге излагал теперь начальнику штаба свои соображения. Добыча военных планов противника и разоблачение его шпионов — задача для контрразведки важная, но не единственная. Очень эффективным может быть использование агентов и сил влияния: они нарушат стабильность внутри России и облегчат задачу австрийской армии на фронтах. Отвлекаясь на внутренние проблемы, русские не смогут успешно действовать против внешнего врага.
Долгие годы и во многих войнах Австрия, Пруссия, Германия и Россия выступали союзниками — до недавних пор. Отсюда хорошее знание особенностей друг друга и богатейший материал для анализа, цель которого — поиск слабых мест.
— В этом смысле, — говорил Ронге, — анализировать Россию стоит, начиная с императорской семьи. Конечно, родственные связи между династиями не помеха для войны, особенно с учётом взаимной неприязни между кайзером Вильгельмом и царём Николаем. При этом царь вообще не расположен воевать и не вникает глубоко в дела военного ведомства. Это нам на руку, поскольку косвенно тормозит подготовку России к войне и впрямую сдерживает агрессивность военных. Также в нашу пользу и то, что существенная часть российского общества настроена воинственно, и влиятельные близкие родственники Николая желают войны…
Фон Хётцендорф понимающе кивнул:
— Вы имеете в виду великого князя Николая Николаевича?
