Анна Павлова была одной из пяти танцовщиц в России, удостоенных титула императорской балерины. Знаменитая прима русского балета уже год жила с тайным мужем в лондонском особняке Ivy House, гастролировала по всему миру и в родном городе почти не бывала. Но с Феликсом Юсуповым её связывали добрые отношения, и встреча в самом дорогом ресторане Петербурга была предопределена.
— Увы, мне скоро тридцать, — притворно вздохнула Анна, немного сбавив возраст, — и за собой приходится следить всё строже. А завтра с утра репетиция и вечером спектакль. Так что надо поменьше есть и побольше спать…
— Это кто здесь собрался спать?
Официант во фраке и белых перчатках услужливо отодвинул кресло, и за стол против Павловой уселся Феликс — в голубом платье с блёстками и накинутом на плечи страусовом боа. Он закончил петь, и теперь румынский оркестр аккомпанировал солисту, выводившему рулады на пан-флейте.
Второй официант налил гостям шампанского.
— Князь, вы были бесподобны, — сказала Анна. — Изумительный костюм, изумительная пластика… Я никогда не слышала этих песен. Где вы их берёте?
— Внимательно слушает в других ресторанах, — предположил Дмитрий Павлович. — Каждый вечер мы исправно объезжаем чуть не весь город.
— Не вижу причин, чтобы сегодня изменить традиции, — заявил Юсупов. — Который теперь час?
Великий князь сдвинул манжету с циферблата новомодных Longines на ремешке крокодиловой кожи и бросил взгляд на стрелки.
— Четверть десятого.
— Прекрасно! Вечер ещё и не начинался. Предлагаю программу: легко ужинаем здесь, а потом перебираемся в «Донон» или «Палкин». Там кофе с джинджером, десерт и дальше — в сады. В «Аркадию», в «Ливадию» или в «Буфф»… Кстати, в «Буффе» сегодня Варя Панина поёт. А можно прокатиться на «Виллу Родэ» — они обещают новое пикантное шоу. — Юсупов буравил взглядом балерину. — Не упустите случай, Анна Матвеевна! Вас пропустят только с нами: одинокой даме в такие заведения показываться неприлично. Но лучшие устрицы всё же здесь, и шабли отменное…
— Что вы за человек, Феликс! — вздохнула Анна, томно глядя в ответ своими удивительными глазами цвета спелой вишни. — Все удовольствия от жизни сразу!
— Почему же нет, если я могу это себе позволить? — Князь похлопал накладными ресницами; его губы в яркой помаде изобразили улыбку. — Разве я делаю кому-то хуже?
— Ещё как хуже! Жаль, что вас не было с нами вчера, — сказал балерине Дмитрий Павлович. — Вы бы меня спасли. А так он затащил меня к Фёдорову…
— К Соловьёву, — строго поправил Юсупов. — Фёдоров на Малой Садовой.
— Ну, к Соловьёву, — согласился великий князь. — Добро бы в «Медведь» или «Аквариум»! «Вену» могу понять и «Малый Ярославец» — там тоже обслуживают по-человечески…
Феликс опять возмущённо перебил:
— А «Квисисана»?! Видели бы вы, Анна Матвеевна, как его императорское высочество на прошлой неделе замечательно сидел в «Квисисане» среди студентов и покорно ел из бесчеловечного буфета-автомата!
— Да, ел! — Дмитрий Павлович был немного сконфужен. — Потому что много выпил и проголодался! Но этот Фёдоров…
— Соловьёв!
— …этот Соловьёв — за гранью. Ресторан, называется! Какой-то занюханный трактир. У входа никто не встречает, посетители прямо в одежде с улицы идут к стойке и сами — сами, руками! — берут себе бутерброды! Кругом толпа мужиков, за стойкой — здоровенный детина одновременно из двух бутылок льёт водку в рюмки. Я спрашиваю: Любезный, сколько нам будет стоить?.. Словом, тамошнее удовольствие. А детина взглянул на нас и говорит: Водка с пивом и закуской — по полтиннику с рыла!
Феликс ждал этой фразы и захохотал в голос, показывая Павловой на сердитого Дмитрия Павловича.
— Представляете?! Великому князю и мне — по полтиннику с рыла! Умора! За водку с пивом…
— А чему вы удивляетесь? — спросила балерина, вскинув свою очаровательную миниатюрную головку на лебединой шее. — Город большой, люди в нём разные. Был бы Феликс одет, как сегодня, ещё и побить могли, чего доброго… Может, вы и в казёнках бывали?
— В казёнках? — Юсупов недоумённо нахмурился. — Это что?
— Значит, не бывали. Если случайно окажетесь в тихой улочке, обратите внимание. Стоит какой-нибудь частный дом, в первом этаже — дверь, и над ней зелёная гербовая вывеска «Казённая винная лавка». Зайдёшь — внутри высокая перегородка, а над ней сетка с окошечком. Там водку продают. Два сорта: очищенная с белой головкой — по шестьдесят копеек за двадцатку, и попроще, с красной — по сорок…
— Что такое двадцатка? — продолжал расспрашивать Феликс.
— Бутылка в двадцатую часть ведра… Не думала, что это вас так заинтересует! Бывают четверти, большие такие бутыли, в щепных корзинах плетёных. Но обычно покупают двадцатку, сороковку или сотку. Есть ещё самые маленькие бутылочки — на глоток, одна двухсотая ведра, их мерзавчиками называют…
— Мерзавчиками?! Какая прелесть, — поиграв бровями, сказал Дмитрий Павлович и снова прикурил от спички возникшего рядом фрачного молодца.
— Конечно, прелесть, — согласилась Анна. — Шесть копеек с посудой. Четыре копейки водка, две — бутылка. И штукатурка на стене возле лавки вся в красных кружкáх…
— А это почему?
— Я же сказала, у дешёвой водки головка красным сургучом запечатана. Мужики из казёнки выходят, тут же стучат легонько печатью об стену — сургуч обкалывается. Потом ладонью пробку вышибают и пьют прямо из горлышка…
— Без закуски? — скривился Юсупов.
— Одни без закуски, другие с собой приносят, третьи тут же у тёток покупают солёные огурцы или картошку горячую… Запах кругом стоит — только слюнки текут! Я девчонкой мимо казёнки бегала, картошку эту с огурцами нюхала, а у самой ком в горле, пелена перед глазами и слёзы по щекам… Росла ведь, есть хотелось всё время, но нельзя — иначе прощай, балет. А зимой бабы надевают юбки толстые и садятся на чугунки с варёной картошкой. Ей остывать не дают и сами греются…
— А полиция? — спросил Дмитрий Павлович. — Полиция куда смотрит?
— Что полиция, — балерина дёрнула плечиком, — полицию у казёнок угощают, так она только следит, чтобы смертоубийства не было и чтобы зимой пьяный кто-нибудь случайно не замёрз.
Великий князь с подозрением взглянул на Юсупова:
— Феликс, я надеюсь, ты не собираешься?.. Мне хватило полтинника с рыла! Когда можно легко потратить пятьдесят рублей на ужин у Кюба — зачем идти туда, где кормят и поят на пятьдесят копеек? Убей, не пойму.
— А я не пойму, почему мы до сих пор не пьём шампанского! — Феликс громко произнёс это голосом капризной женщины; метрдотель метнул взгляд на официанта, и тот немедленно принялся откупоривать новую бутылку, остывавшую в серебряном ведёрке.
