— Зачем же тайно?
— Затем, дорогой мой, что когда-то нищая худышка из балета мечтала стать женой солидного состоятельного человека и баронессой. Только барону это было не нужно. А теперь она — сама Анна Павлова, единственная и неповторимая! Всё у неё есть, даже особняк в Лондоне, с парком и лебедями в пруду. На кой чёрт ей становиться какой-то там госпожой Дандрэ?! И женой беглого уголовника… Жизнь-то вон как повернулась! Уже не она ему, а он ей оказался по гроб жизни обязан — так пусть унижается и мучается! Теперь Анна об Виктóра ноги вытирает, а он занимается домом, ангажементами, рекламой, балетной школой — долг отрабатывает… Слушай, раз уж мы здесь застряли, давай поужинаем хорошенько, а потом двинем в «Буфф» или ещё куда!
Юсупов чуть повернул голову, и этого оказалось достаточно, чтобы закованный в смокинг метрдотель вырос около их столика с огромным меню в тиснёной кожаной папке и начал сыпать французскими названиями изысканных блюд.
Глава XXIX. Вена. Падающего подтолкни
— Я полагаю, рассказ далеко не окончен, — сказал Конрад фон Хётцендорф. — Прошу вас, продолжайте.
Начальник австрийского Генерального штаба приказал адъютанту на время беседы с Ронге не пускать к нему посетителей и ни с кем не соединять по телефону.
Фон Хётцендорф был военным до мозга костей. Его учили: солдаты должны воевать, а интригами пусть занимаются политики. На склоне лет генерал не собирался переучиваться, однако анализ Максимилиана Ронге представлял очевидный интерес. В скором времени Австрию ждёт война с Россией, и почему бы не облегчить задачу армии, если есть такая возможность?
Им принесли кофе.
Ронге польстило неожиданное внимание начальника штаба, а густой ароматный напиток добавил бодрости. Спросив разрешения курить, он вынул коробку папирос, но хозяин кабинета щедро раскрыл перед ним настольный, из инкрустированного испанского кедра, хьюмидор с сигарами.
Ронге выбрал толстую «гавану», фон Хётцендорф взял такую же. Окутавшись клубами дыма, они продолжили беседу.
— Царь Николай на российском троне нам сейчас удобен, — повторил Ронге. — Он не в состоянии адекватно оценивать подготовку армии к войне. С нами сотрудничает военный министр Сухомлинов, и для проверки сведений есть ещё достоверные источники в его окружении. Все в один голос сообщают, что царь никогда не отказывает Сухомлинову в расходах. Как говорит сам Николай, если балканский пожар потушить не удастся, он никогда не простит себе, что отказал в военных кредитах хотя бы на один рубль. Поэтому, когда министр запрашивает денег — их каждый раз выдают. И это при том, что кредиты расходуются чудовищно неэффективно, частью разворовываются, а большей частью — их просто не успевают потратить, но всё равно требуют новых.
— Ваши агенты отлично потрудились, Ронге! Я читал финансовые отчёты Сухомлинова. Если мне не изменяет память — а она мне пока не изменяет! — за прошлый год не израсходованы сто восемьдесят миллионов рублей прежних кредитов…
— Около десяти процентов бюджета — можно себе представить инфляцию!
— Да, сумма огромная — без малого полмиллиарда крон. Австрию это разорило бы… И на будущий год Сухомлинов хочет получить ещё восемьдесят миллионов рублей. Прорва, бездонная прорва! Я благодарю бога за то, что это происходит не в нашей стране! Странно, что царь Николай не слушает главу кабинета министров.
— Коковцова? Наши аналитики говорят, что он довольно хорош, хотя до Столыпина ему, конечно, далеко, и в сельском хозяйстве мало смыслит… Если позволите, у меня не укладывается в голове: каким образом согласуется желание русских укрепить фронт на границах с нами — и размещение военных заказов на наших предприятиях.
Фон Хётцендорф в недоумении воззрился на Ронге.
— Вы это серьёзно?
— Абсолютно. Например, чиновники из России обеспечивают регулярными заказами завод «Шкода».
Монокль выпал из глаза начальника Генштаба и, качнувшись на длинном шнурке, тихо звякнул о пуговицы мундира.
— Если бы я узнал такое о любом из моих подчинённых, расстрелял бы на месте собственной рукой. Это же диверсия! Самая настоящая диверсия! Признайтесь, Ронге, в какие деньги нам обходятся такие агенты в России?
— Вынужден вас разочаровать, — с притворным сожалением ответил тот, — если не считать моего жалованья — весьма скромного, кстати, — за это его величество император Франц-Иосиф не платит ни кроны. Ни за мёртвые военные кредиты, ни за выгодные контракты наших заводов. Мы обязаны этим обычному русскому разгильдяйству.
— Что ж, похоже, русских и вправду можно расшатать, — помолчав, сказал фон Хётцендорф, снова налил себе кофе и положил в чашку несколько кусков сахара: он любил сладкое.
Капитан Ронге согласился:
— Расшатать можно. Тем более, в этом нам очень помогает Государственная дума. Её председатель, партийный лидер Гучков, прямо с трибуны официально обратился с речью к великим князьям и потребовал — представьте себе, именно потребовал! — отказаться, как он выразился, от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия… э-э… принести себя в жертву насущной потребности возрождения военной мощи.
— Что он имел в виду?
— По его мнению, члены императорской фамилии должны выйти из руководства армией.
Фон Хётцендорф пожал плечами.
— Прямо скажем, странное требование. Родственники императора в верховном командовании — обычная практика. К тому же большинство великих князей — очень неплохие военные специалисты.
— Однако их особенный статус и, самое главное, их окружение серьёзно мешали проведению военных реформ, — пояснил Ронге, а начальник Генштаба продолжил:
— Что было нам на руку… Вы хотите сказать, что последние изменения в русской армии происходят по вине Гучкова?
— Вряд ли по его вине, но совершенно точно — после его выступления. Вообще-то и он, и многие депутаты полагали, что царь просто распустит Думу. Николай действительно возмутился до крайности, однако, к нашему огорчению, доводы Гучкова оказались весомыми. А может быть, царь использовал ситуацию для того, чтобы усилить собственное влияние в армии — или хотя бы уменьшить влияние родственников.
— И теперь великие князья стали генерал-инспекторами, то есть могут контролировать армию, но не распоряжаться ею, — заключил фон Хётцендорф.
— Совершенно верно. Как вы понимаете, ни о какой симпатии между царём и Думой во главе с Гучковым речи быть не может. Великие князья, ограниченные в правах, тоже не испытывают к Думе большой любви. Тем более, депутаты всё чаще в своих обсуждениях посягают на области, ранее от них закрытые. Третируют императора депутатскими запросами, постоянно конфликтуют с правительством, живут внутренними дрязгами — и представляются мне внушительной дестабилизирующей силой. Вроде псов, которые облепили кабана. К тому же основные думские партии декларируют, что форма правления в государстве для них не принципиальна: это может быть и конституционная монархия, и республика…
