Генерал Эрик Пистолькорс, бывший муж Ольги, служил адъютантом у великого князя Владимира Александровича. Среди всей родни тот слыл главным оппозиционером Николаю Второму, но приветствовал наказание, определённое государем — конечно, не из особой симпатии к генералу Пистолькорсу, а от искреннего возмущения поступком младшего брата.
Тем больнее оказался удар, нанесённый Владимиру Александровичу его сыном Кириллом. Молодой великий князь соблазнил Викторию Мелитту Саксен-Кобург — жену брата императрицы, герцога Эрнста Людвига Гессенского. Владимир Александрович вынужденно подал в отставку с поста командующего петербургским гарнизоном. Кирилл Владимирович тоже лишился многих своих прав и привилегий: исключение из службы, запрещение въезда в Россию, лишение удельных денег и потеря звания великого князя были в подобном случае наказанием обязательным.
Сестра императора Ольга Александровна состояла в браке с принцем Петром Ольденбургским. Человек он был милейший во всех отношениях, но любил, однако, лишь особ своего пола. Так что великая княгиня жила в мужнином особняке с гвардейским офицером из синих кирасир и ждала разрешения брата на развод и новое замужество.
Но героем самого сокрушительного скандала из всех оказался великий князь Михаил Александрович. Он стал наследником престола накануне нового века, после того, как умер следующий за императором по старшинству великий князь Георгий Александрович. Брат государя умер от туберкулёза — болезни лёгких преследовали семью. И вот на кавалерийском смотре новый наследник влюбился в пепельноволосую волоокую Наталью Вульферт. Пассией Михаила Александровича оказалась даже не княгиня или графиня — Вульферт была дочерью простого адвоката, к тому же состояла во втором браке и растила дочь от первого.
Император сделал всё возможное, чтобы разлучить любовников, но они оказались хитрее. Мало того, что Вульферт поспешила развестись с мужем, гвардейским ротмистром, и родила великому князю сына. Воспользовавшись случаем, парочка улизнула за границу. Теперь они жили в Австрии под присмотром местных властей и специально откомандированных жандармов…
Да, ни к чему хорошему для страны любовь императоров и великих князей не привела. Феликс Юсупов был прав сто раз.
— Думаешь, Наталья всё же окрутит Мишу? — спросил князя Дмитрий Павлович. — Ведь умоляла его Мария Фёдоровна не жениться! И дядя Ники письма государям по всей Европе разослал — просил помешать свадьбе. Генерала отправил с приказом…
Юсупов сделал крашеные губы дудочкой.
— Ночная кукушка дневную всегда перекукует. Представляешь, как Вульферт стелется, чтобы не упустить такого жениха? А жандармы… От них и здесь толку немного, что уж про заграницу говорить! Живут в своё удовольствие на казённый счёт и только знай донесения строчат. Я скажу тебе, как поступит Михаил. На полчаса запутает слежку, подкупит сербского православного батюшку…
— Почему именно сербского?
— Потому что они в Австрии! И потому что если их с Натальей обвенчает серб, наш Святейший Синод не сможет расторгнуть брак: тамошняя церковь ему не подвластна. Словом, ещё немного — и его императорское величество лишит его императорское высочество прав на престол. Кто же наследник?
Кровь бросилась в лицо Дмитрию Павловичу. Как зачарованный, следил он за красиво очерченными яркими губами Феликса, который всё говорил, подкрепляя свою речь округлыми жестами:
— А вот он! Всем известный великий князь, которого воспитали государь с государыней и которого частенько называют двоюродным сыном. Великий князь Дмитрий Павлович, за которого выходит старшая царевна. Двоюродный сын, любимый зять… Станешь если не императором, то уж наверняка регентом при Алексее или вашем с Ольгой первенце. А почему, собственно, не императором? Вполне, вполне… Ты спрашиваешь, зачем я тебе напомнил про Павлову и Кшесинскую? Затем и напомнил. Что они делили-то? Вдумайся: сцену Мариинского театра! Двести квадратных саженей затоптанного деревянного настила. Таких сцен что в Европе, что в Америке — пруд пруди. А Россия — одна! И представь, какая драка за неё начнётся. Драка внутри страны, драка снаружи… Но даже это — лишь половина дела… Тебе нехорошо? Может, воды?
Дмитрий Павлович отрицательно помотал головой и раскрыл портсигар.
— Анна очень кстати рассказала, как водкой торгуют, — криво ухмыльнувшись, продолжил Феликс. — Вот этот ресторан — не Россия. И остальные рестораны, и даже нелюбезный тебе Соловьёв по полтиннику с рыла… Россия — это как раз казёнки. Стены с красными кружкáми от бутылок, бабы верхом на чугунках и мужики, хлебающие из мерзавчиков. Полтораста миллионов мужиков, по сравнению с которыми Распутин — и впрямь агнец божий. Добавь сюда ещё нашу озверевшую интеллигенцию, которая роняет слюни от любви к народу и дожидается, пока этот народ ей кишки выпустит. Плюс министры-казнокрады и болтуны в Думе, норовящие побольней укусить государя. А он, стиснув зубы, должен терпеть — и управлять всей этой сволочью. Только твой дядя Ники терпеть уже не может, вот и надумал… Хочешь по любви жениться? Так ведь женишься-то на Ольге Николаевне, а получишь в жёны Россию! Вот и ответь мне… нет, себе ответь: нужна тебе такая жена?
Слушая князя, Дмитрий Павлович уже сломал над пепельницей несколько папирос. В горле у него пересохло.
— Я, пожалуй, воды выпью, — сказал он сиплым голосом.
— Никакой воды! — отрезал Феликс и знаком приказал метрдотелю подать счёт. — Я просто пытался объяснить, как я понимаю, почему император — это помазанник божий. Не нам решать, кому… и не здесь. Только там! — Он указал пальцем вверх. — И давай на этом закончим. Заедем сейчас ко мне, я переоденусь, и двинем на «Виллу Родэ». Найдём тебе авлетрид хорошеньких — или, может, гетера наконец-то попадётся… Такая ночь пропадает, жалко!
Глава XXXI. Санкт-Петербург. Ночь бродячих псов
На ходу Бурлюк беспрерывно что-то рассказывал — о Петербурге, о здешних и нездешних поэтах, о богемной столичной жизни… Маяковский слушал, гонял из угла в угол рта папиросу и шагал рядом, сунув руки в карманы.
Из Коломны они около полуночи прошли до Невского по Морской и возле самого модного столичного ресторана «Кюба» увидели, как садится в красавец-лимузин Rolls-Royce Silver Ghost Double Pullman молодая пара: высокий стройный мужчина с военной выправкой и ярко накрашенная, сверкающая блёстками платья женщина, за которой тянулось боа из перьев. Наверное, то были очень важные гости — провожать их вышел сам ресторатор в сопровождении ливрейных швейцаров с огромными, расчёсанными надвое бакенбардами.
По Невскому футуристы миновали Мойку и, немного не доходя Казанского собора, свернули влево на Большую Конюшенную. Там к «Медведю» съезжались весёлые компании. Великолепное заведение, как и знаменитейший московский «Яр», принадлежало Алексею Акимовичу Судакову — бывшему буфетному мальчику родом из Ярославля. Столичная ночная жизнь бурлила: в полночь у «Медведя» гульба достигала апогея — и не утихала часов до трёх.
Улица оканчивалась Конюшенной площадью, куда в стойло Российского Таксомоторного Общества возвращались на ночь белые французские автомобили. Дальше путь лежал к многоглавому Спасу-на-Крови: храм отмечал то самое место, где террористы взорвали освободителя крестьян императора Александра Второго. Друзья полюбовались на причудливую архитектуру Спаса, такую знакомую по Москве и такую необычную для Петербурга, и двинулись вдоль Екатерининского канала обратно к Невскому. Но на полдороге Давид вдруг свернул налево и не спеша повёл Маяковского по благообразной Итальянской улице.
