Уинстон глянул на Вернона и пощёлкал пальцами по лацкану сюртука, стряхивая пепел, упавший с кончика сигары.
— Довольно грубый механизм и довольно грязный, вы не находите? — заметил он.
— Я не политик, я разведчик, — ответил капитан. — Моё дело не выставлять оценки, а собирать и анализировать информацию. Что же касается механизма — он будет работать, если поставить цель и не колебаться в выборе средств. То есть не обращать внимания на истерики газетчиков и не бояться скандальных результатов голосования.
— А что говорит ваш анализ? Возможно такое развитие событий?
— У нас — нет, — улыбнулся Вернон. — В России — вполне. Вы же знаете, там есть три основные политические силы: кадеты во главе с Милюковым, октябристы Гучкова и националисты. Кадеты и октябристы хотя бы делают вид, что играют по-честному. А националисты Марков и Пуришкевич недавно просто потребовали, чтобы Коковцов заплатил — мол, тогда они обеспечат на выборах желаемые результаты.
— Интересно! То есть эти господа хотят использовать деньги из казны для создания сильной и гарантированно сговорчивой фракции? Законодательная власть откровенно продаётся и предлагает исполнительной власти себя купить… Чудесно! Такой статьи бюджета нет — значит, расходы негласные. И в какую сумму националисты оценили свой успех?
— Девятьсот шестьдесят тысяч рублей. Мой источник сообщает, что Коковцов поинтересовался, почему не миллион. И Пуришкевич ответил, что знает любовь министра к точным цифрам, а потому в расчётах обошёлся без излишеств.
— Девятьсот шестьдесят? — переспросил Уинстон. — То есть сто тысяч фунтов… Чёрт возьми! Сто тысяч — совсем не дорого за влиятельную фракцию российских законодателей. Надо подумать!
Черчилль засопел, раскуривая гаснущую сигару. Он был потомком герцогов Мальборо: его семья действительно могла позволить себе многое — притом не за государственный, а за свой счёт…
— Особенно накануне войны в таком деле скупиться не стоит, — добавил Вернон. — А меня больше заботят попытки императора Николая укрепить позиции фамилии. Он готов выдать старшую дочь замуж за своего русского кузена, великого князя Дмитрия Павловича, и при этом согласен, чтобы его племянница вышла за богатейшего наследника России, князя Юсупова-младшего. Я свёл знакомство с обоими джентльменами…
— Любите воевать на передовой? Это мне в вас тоже ужасно нравится, — перебил его Уинстон. — Я и сам иногда подумываю бросить политику и вернуться в свой гусарский полк!
Похвала пришлась Вернону по душе.
— Бывают операции, которые просто невозможно поручить другим, — сказал он. — Так вот, я пообщался и с Дмитрием, и с Феликсом. Великий князь — весьма бесхитростный молодой человек. Получил домашнее образование и закончил только кавалерийскую школу…
— Между прочим, — снова перебил Черчилль, — у меня тоже, кроме кавалерийской школы, другого образования нет!
— Я не имел в виду ничего обидного, — спокойно продолжил Вернон, — а только хотел сказать, что Дмитрий Павлович совсем ещё молод, простоват, уступает в подготовке другим великим князьям и тем более не готов занять трон.
— Это практически нереально!
— Но всё же вероятность есть, и я обязан её учитывать. К тому же он может в какой-то момент оказаться регентом при малолетнем императоре. Такая вероятность уже выше. А вот Феликс Юсупов много хитрее и расчётливее великого князя. Положим, он кровно породнится с императором. Слишком прочный альянс верховной власти и капитала может нежелательно усилить Россию. Мне представляется, что Николай устал в одиночку противостоять Государственной думе и великим князьям, с которыми у него есть принципиальные разногласия. Возможно, он решил создать себе стратегическую опору из молодых аристократов. Словом, я начал разработку фигуры, которая позволит влиять на происходящее.
— Вы уверены, что такая фигура существует? После ухода Витте и убийства Столыпина в Кабинете министров — чехарда. Коковцов не слишком интересен, остальные ещё меньше. Депутаты? Гучков, конечно, заметная личность и не лишён харизмы, но его уровень — это скандал в интеллигентской среде, не более того. К тому же, если власть и вправду влияет на результаты голосования, следующие выборы Гучков проиграет. Националисты — не та сила, о которой стоит говорить. Окружение Николая? Тоже нет. Он мало кого подпускает близко к себе…
Вернон кивал на каждый довод собеседника и закончил мысль:
— Именно поэтому Распутин представляет особенный интерес.
— Распутин?! Вы шутите! — от неожиданности Черчилль уронил сигару на тротуар и расхохотался. — Это же опереточный персонаж! Карикатура. Ярмарочный Панч…
— Petrushka.
— Что?
— Наш Панч у русских называется — Петрушка.
— Какая разница?! Доморощенный мистик из крестьян, о котором газеты сочиняют пошлые анекдоты. Малограмотный прорицатель, лекарство от скуки для императорской семьи… И это — фигура влияния при дворе?! Скажите, что вы пошутили!
— И не думал, — сказал Вернон настолько серьёзно, что усмешка сбежала с широкого лица Уинстона. — Я готов согласиться с вашими эпитетами, но не с выводами. Попробуйте взглянуть на Распутина иначе. Каким-то образом он просочился во дворец и существует при царе шестой год — намного дольше, чем кто-либо из ему подобных. Государственная дума не имеет права напрямую критиковать императора, но бьёт именно по Распутину. Причём не раз, не два! Бьёт регулярно и всё более зло, а ведь в Думе знают российские реалии никак не хуже нас с вами. То есть Распутин — это серьёзная мишень. Настолько серьёзная, что в некотором смысле олицетворяет самого Николая. Притом в ненависти к Распутину депутаты удивительно единодушны с аристократией и членами императорской фамилии. Императрица почти перестала общаться со своими лучшими подругами — княгиней Зинаидой Юсуповой и с черногорскими княжнами Милицей и Анастасией. Она конфликтует из-за Распутина со вдовствующей императрицей, поэтому Николаю постоянно приходится лавировать между матерью и женой.
Черчилль сосредоточенно слушал, не перебивая, а разведчик продолжал:
— Царь продолжает выставлять себя и свою семью на посмешище. Он предпочитает противостоять великим князьям и светской публике, но не удаляет Распутина. Всё это вызывает предположение, что Petrushka — не просто лекарство от скуки. Его роль гораздо серьёзнее. Да, вот ещё что: кем бы ни был Распутин — он общается с Николаем напрямую и может без искажений донести до царя любую информацию, любую мысль, ничего не прибавляя и не убавляя. Свою мысль — или удачно подсказанную чужую… Здесь его малограмотность и отсутствие фантазии особенно ценны: вряд ли Распутин способен на придворную интригу. Простите за длинный монолог, но я всё больше склоняюсь к тому, что он действительно является исключительной фигурой, значение которой необходимо выяснить подробнее — и тогда уже решать, как лучше использовать Распутина во благо Британии.
С этими словами капитан Вернон Келл указал первому лорду Адмиралтейства Уинстону Черчиллю на огромную, высотой в пятнадцать футов, статую королевы Виктории. Они как раз прошли весь бульвар Мэлл и оказались перед величественным мемориалом в окружении аллегорических скульптур, осенённым золотыми крыльями богини победы.
