Горечь Ходынки, трагедию больного сына, позор военных поражений, страх революции, ненависть толпы, подлость приближённых, грязь слухов…
— Я принял трон, чтобы получить тебя, — говорил Николай Александрович, и государыня перебирала его волосы, — а теперь хочу оставить трон, чтобы снова получить тебя. Чтобы получить мою милую Аликс, и девочек, и Алёшу… Я решил отречься!
Александра Фёдоровна стиснула голову мужа.
— Нет, — сказала она твёрдо, и снова повторила: — Нет.
Император высвободил голову из цепких пальцев, развернулся и сел на полу по-турецки, глядя на жену снизу вверх.
— Я думал, ты поймёшь меня. В Ливадии мы наконец-то сможем принадлежать лишь друг другу. Не будет больше ни придворных, ни министров, ни депутатов, ни страха. Григорий станет жить при нас неотлучно, хранить Алёшу, а там, я верю, его слова сбудутся, и Бэби Бой вырастет из болезни… Почему — нет?
— Потому что ты — помазанник божий. Потому что власть эта — не от людей, а свыше. Потому что ты — император, и я — императрица, и дети наши — багрянорожденные от царствующих родителей. Твой сын Алексей станет императором, и дочери — королевами!
Александра Фёдоровна выпрямилась, крепко впилась в подлокотники кресла и возвышалась теперь над мужем, как высеченная в камне лондонского мемориала Виктория, как Екатерина Великая в саду перед Александринским театром в Петербурге, как тысячелетний сфинкс у берега Невы.
— Вспомни, — говорила она, — как встречали тебя на Бородинском поле! Какими глазами смотрели на тебя солдаты! Кто ещё, когда ещё переживал такие минуты? И ты хочешь от этого отречься?! В будущем году династии триста лет. Народ на тебя молится! И в день трёхсотлетия на троне должен быть божьей поспешествующей милостью император Николай Второй! Скажешь, матушка твоя в тебя не верит? Пусть! А в кого верит? Кому править, как не тебе? Кому? Назови!.. Война? Да, много потеряли. Но всё возвращается! И богаче нашей России — в мире нет страны!
Николай Александрович молча слушал, потрясённый тем, что говорила сейчас его стеснительная тихоня-жена, которая не читала газет и не интересовалась политикой.
Да, в августе ездили они в Москву на столетие Бородинской битвы. При огромном стечении народа отстояли панихиду и торжественный молебен знаменитой иконе Божией Матери Одигитрии — той самой, которая была в сражении. После икону пронесли вдоль фронта войск, а к императору подвели нескольких стариков, помнящих пришествие французов, и один из них оказался участником сражения ста двадцати двух лет от роду! Бывший фельдфебель Винтонюк, пожирая государя выцветшим взглядом, вспоминал подробности битвы и показал на поле место, где сто лет назад был ранен.
Да, в феврале следующего года действительно готовились торжества к трёхсотлетию императорского дома. Государь уже не раз совещался насчёт грандиозного юбилея с министрами и вскоре ждал новых докладов от Коковцова.
Да, вдовствующая императрица порой сокрушалась, что у сына её Николая характер не императорский. Но всегда прибавляла, что у Миши воли и характера ещё меньше. Теперь же, когда обезумевший от любви Миша сбежал в Австрию, сумел-таки обмануть охрану и обвенчался у сербов со своей красоткой Вульферт, — какой из него наследник?
Да, погибла русская эскадра при Цусиме. Но крейсер «Аврора» сумел уйти в Манилу, был интернирован и вернулся. В составе международной эскадры держав-покровительниц он ещё весной ошвартовался на Крите как русский стационер, неся сторожевую и полицейскую службу в бухте Суда.
Да, российская урожайность, чего греха таить, уступает германской или английской в несколько раз. Но всё равно больше трети мирового аграрного экспорта на Россию приходится…
Императора снова обжёг болью след самурайского меча на голове.
— Аликс, дорогая моя, что же мне делать? — застонал Николай Александрович.
— Править, — ответила императрица. — Собраться с духом — и править. Я бы хотела стать тебе достойной помощницей, но женские мозги не так устроены… Я благодарю бога за такого мужа, как ты. И детям нашим могу только пожелать такого счастья в супружестве. Мой ненаглядный Ники… Я никогда не верила, что в мире может быть такое полное счастье! Тебе не надо меня возвращать или выменивать — мы венчаны и связаны теперь на всю жизнь. А когда эта жизнь закончится, мы встретимся снова в другом мире и снова будем вместе — уже навеки!
Часть вторая. война
Глава I. Дыхание смерти
Осень в шестнадцатом году выдалась холодной.
С Балтики задувал пронизывающий сырой ветер. Рваные тучи сеяли нудный дождь, который превращался в мокрый снег всё чаще, пока на российскую столицу не сыпанула уже колючая крупа.
Погода менялась что ни день. И с каждой такой переменой — тягучей, мучительной болью рана в животе напоминала о себе… и о смерти, которая теперь ходила за Григорием Распутиным по пятам.
Летом четырнадцатого года он отправился из Петербурга в родное Покровское. В первый же день по приезде, как вернулся из церкви, — сосед и родственник Мишка Распутин принёс телеграмму. Григорий Ефимович было отпустил его, да после решил догнать, чтобы тут же составить ответ.
Вышел за ворота — покликать гонца обратно. С лавочки по соседству, возле волостного правления, поднялась баба в платке, повязанном так, что только глаза видать. Подошла, поклонилась в землю… Обычная нищенка. Хотел Распутин милостыню подать, замешкался с портмоне, а баба выхватила кинжал — и вогнала ему в живот три вершка обоюдоострой стали.
Охнул Григорий: Тошно мне! — и побежал на заплетающихся ногах по улице, уводя убийцу прочь от дома. Не догнала она его, не успела снова пырнуть, а тут и сельчане подоспели, схватили бабу. Платок-то у ней с головы сбился — и тогда, теряя сознание и оседая в придорожную пыль, зрел впервые Григорий Распутин лик смерти: кудель редких волосиков на паршивом черепе, зияющий провал вместо носа и в кривой ухмылке — зубы, покрытые зеленоватым налётом.
Телеграммой-молнией вызвали тюменских врачей. Операцию прямо в доме Распутиных делали — на обеденном столе, у которого за трапезой собиралась обычно вся семья с работниками и гостями. На спасение-то едва надеялись, но помогал господь: выкарабкался Григорий Ефимович.
Через несколько дней осторожно перевезли его за восемьдесят вёрст в Тюмень, и ещё полтора месяца провалялся Распутин в тамошней больнице, постепенно возвращаясь к жизни. Многие тогда волновались о нём. Мировая знаменитость, борец-богатырь Иван Заикин телеграмму прислал: Молю Бога об укреплении вашего душевного и физического здоровья…
Ох, неспроста именно в лето четырнадцатого года подослали к нему сифилитичку безносую с кинжалом, неспроста! Чуть жив был Григорий, когда в далёкой Сербии студент по фамилии Принцип застрелил наследника австрийского престола Франца-Фердинанда. Не вернуться было Распутину в Петербург; по ранению не мог он снова пасть на колени перед государем и молить, молить — не ввязываться в войну, мир сохранять всеми силами… Только письмо продиктовал Григорий царю-батюшке.
