Северянин с интересом взглянул на Маяковского.
— Великий князь тебя знает?! Вот это номер! И что же, выступление отменяется?
— Ну уж нет! Я у Бори денег взял. И вообще — пошли они все!
Володя неуклюже выругался, залпом допил вино из чашки, встал и двинулся к сцене.
Глава XIII. Вполголоса
Первый раз Лиля пришла к Распутину спустя несколько дней после встречи в поезде.
Эльза и вправду опасалась за сестру-авантюристку, а потому, присочинив добрую половину, рассказала Осипу о приглашении Распутина. Однако ждать решительных действий от флегматичного Брика не приходилось, и потому она стала сама приглядывать за Лилей. Та выждала, пока бдительность охранницы притупится, а в первый же удобный вечер улучила момент, отговорилась каким-то пустячным предлогом и отправилась на Гороховую.
Агенты охранного отделения у парадного входа внимательно Лилю рассмотрели. Те, что дежурили на лестнице — строго спросили, кто такая и по какому делу, ждёт ли её Григорий Ефимович. После того один из филёров аккуратно записал сведения про гостью в тетрадь.
Дверь на звонок открыла толстуха с поджатыми губами, которая со странной настойчивостью прямо с порога потребовала отдать ей муфточку. Расставшись с муфтой, пальто и калошами, Лиля оказалась в столовой.
За время замужества она привыкла к небольшой квартирке, где почти всегда было полно гостей и всевозможных милых безделушек. Так она по своему вкусу создавала уют и атмосферу литературного салона; так жили большинство их с Бриком знакомых. Лиля никогда не видела крестьянских изб, поэтому распутинская квартира показалась ей полупустой и чересчур просторной — очень чистой, но словно нежилой. От ванной комнаты тянуло сыростью. Мебель сюда наверняка подбирали по случаю, и выглядела она появившейся только что. Броские тона полосатой обивки особенно резали глаз на фоне тусклых обоев с аляповатым скучным рисунком. Совсем странными выглядели вазы со свежими розами на подоконниках. Горький запах цветов соперничал с ароматом свежайших пирожных, разложенных на большом блюде. Толстуха, которая звалась Акилиной, подавала чай.
Распутин сел за стол напротив Лили и со странным выражением лица буравил её взглядом прозрачных глаз, утонувших в мелкой сети морщин.
— Сладкое-то любишь, миленькая, — сказал он, кивая на буше и эклеры. — Помню конфетки твои в поезде… Кушай, кушай!
— А вы как же?
— Говорил же тебе — отвык давно. Уж, почитай, лет двадцать тому. Опять же, кислотность у меня… после операции. Нельзя, понимаешь, сладкого — врачи говорят. Слыхала, небось, как в брюхо-то пырнули меня? Вот.
Лилин слух резануло слово кислотность, произнесённое этим мужиком с косматой бородой и нервными руками. А сам Распутин в яркой рубахе, расшитой цветами, упорно не желал восприниматься живым человеком, оставаясь персонажем сплетен и карикатур.
— Вы здесь один квартируете? — Лиля пыталась поддержать светскую беседу.
— Зачем же один… Акилина вот у меня, ещё Печеркины… Дочки из пансиона по выходным и на праздники непременно… Матрёна даже днями часто… Обычным делом здесь и шагу ступить некуда, столько народу с утра до ночи — тебе-то повезло в затишье попасть!
Он говорил — и смотрел, не отрываясь, и посмеивался, и прихлёбывал крепкий чай, отвечая на неловкие и пустые вопросы.
А когда Лиля, с удовольствием съев несколько пирожных, решительно отодвинула от себя блюдо, Распутин подождал ещё немного, потом поднялся и очень буднично сказал:
— Ну так что… пойдём тогда в спальную, что ли.
— Побойся бога, Гриша, — сказала Акилина, полоснув Лилю взглядом. — Поговорить-то и здесь можно, коли надо — выйду я, а то ещё кабинет есть…
— Цыц! — вдруг прикрикнул на неё Распутин. Не громко, но так, будто пригвоздил к месту.
Сердце Лили запрыгало и мысли тут же спутались. В одно мгновение успела она подумать и о том, что предполагала мужской интерес к себе Распутина, но не могла себе представить, что это случится так… между двумя чашками чаю. И о том, что третье пирожное было точно лишним. И о том, что словно нарочно надела сегодня ярко-красное дорогое бельё, добытое для неё где-то пронырой Бриком. И о том, есть ли у Распутина волосы на груди. И о том, не стоит ли сперва попроситься в ванную… или это будет неловко?.. или в спальне предусмотрительно приготовлен кувшин с водой и тазик? И о том, как бы половчее справиться с высокой шнуровкой на изящных английских сапожках… или лучше их не снимать?.. в них ноги кажутся длиннее…
Мысли путались, мешались, а Лиля под ненавидящим кухаркиным взглядом уже шла за Распутиным по коридору и чувствовала сладкий зуд внутри, как всегда в предвкушении мужчины; щёки её горели, грудь наливалась, и сердце стучало сильнее с каждым шагом…
Кувшина с тазиком в спальне не обнаружилось. Распутин усадил Лилю на простую узкую кровать с металлическими спинками и никелированными шарами, застеленную шерстяным одеялом, с несколькими тощими подушками в изголовье. На ложе великого любовника это походило мало. Да и сам Распутин повёл себя вопреки ожиданиям Лили. Она умирала от любопытства — как же это у них всё-таки случится? Как он подойдёт… или набросится? Что станет говорить, и насколько окажется силён…
— Помощь твоя нужна, миленькая, — сказал Распутин.
Возле кровати стоял новенький, блестящий лаком американский письменный стол с массивными тумбами. Дорогущий, Брик давно мечтал о таком. Распутин выудил из кармана бархатных штанов ключ и отпер замок — тугой и надёжный, судя по сочным щелчкам пружины. Из тяжёлого ящика он вынул ворох бумаг, не удержал в руках, и те посыпались — на столешницу, на пол…
Лиля, опустившись на корточки, помогла их собрать. Прошения пестрели разными почерками — мужскими, женскими; попадались даже отпечатанные на машинке. Мазнув глазами по собранным листкам, Лиля зацепила взглядом несколько непохожих на другие. Они были скреплены между собой и написаны крупными каракулями.
Я чувствую что расстанусь с жизнью до 1 января… Если я буду убит простыми убийцами и особенно моими собратьями русскими мужиками, ты Царь русский можешь ничего не боятца, останешся на троне и будешь править, и ты Царь русский можешь ничего не боятца и за детей своих, они будут царствовать в России еще сотни лет…
— Это вы писали? — подняла Лиля глаза на Распутина. — Что это?
— Дух мой. Завещание, значит, — он вынул листки из её рук и убрал обратно в ящик. — И не того ради я тебя позвал. Присядь, миленькая…
Все бумаги вернулись в стол, кроме нескольких машинописных страниц. Распутин протянул их Лиле.
— Ты давеча немецким своим похвалялась. А ну-ка, почитай!
Тонкая бумага оказалась неожиданно плотной. Автор явно экономил место и текст напечатал убористо. Лиля старательно разбирала строки, едва не наползающие друг на друга.
Если это и был документ, то без начала и конца. Что-то вроде меморандума. В тексте говорилось о том, как русских военнопленных используют на строительстве дорог в горах Словении. На перевале Вршич, по пути от посёлка Краньска Гора до долины Трента — только под снежными лавинами погибли несколько сот русских. Ещё никак не меньше десяти тысяч умерли от непосильного труда, голода и болезней. Сведения эти засекретили, хотя стараниями добрых людей и появилась на горном склоне, на заоблачной высоте, русская часовня.
