Разумеется, Тора не учебник истории. И если рассматривать сагу о семействе Тераха как рассказ о замыслах и планах человека, нарушенных Высшим промыслом, тогда все внешние противоречия снимутся общей идеей повествования. Аран погибает в соответствии с неотвратимостью Божественного Пути, логика которого нам неведома и непостижима; по этой же причине бесплодна Сарай, бесплодна в принципе… «У каждого сына Тераха своя духовная задача, – пишет Борис Берман. – Три сына – три последовательно связанные задачи, цепью ведущие к достижению какой-то высшей цели. Имя „Аврам“ указывает на маховое крыло [эвер]. Им Терах собирался начать процесс восхождения, взмыть высоко [рам] ввысь. Второй сын призван возрождать деда Нахора (отца Тераха – Л. Г.) и основательно развивать начатое старшим братом… (Вопреки Устной традиции Б. Берман определяет старшинство братьев в соответствии с порядком перечисления в Семитской генеалогии Пятикнижия – Л. Г.) Третий сын, Аран, завершает задуманное – производит зачатие [hара] и рождает нечто…Но Господь нарушает задуманное человеком, Терахом, и приводит в действие Свой Замысел. Случилась катастрофа…У него на глазах умирает сын Аран – ключевое звено в плане Тераха. […] Задача Арана не может исполниться через Сарай, ибо у нее иная задача, не та, которую задумал осуществить Терах».
[80]
В «Книге Юбилеев» есть указания на то, что непосредственно перед бегством семьи Тераха в Уре случилось еще одно знаковое событие: сожжение Аврамом «капища идолов». Эта идея правдоподобна: Авраму требовался некий торжественный аккорд, заключающий его деятельность в Уре Касдим, который ставил бы окончательную точку не только в его отношениях с Нимродом, но и со всей идеологической системой Старо-Вавилонского царства. «…Встал Аврам ночью, и сожег капище идолов и все, что было в нем, так что люди ничего не знали об этом. И они встали ночью и хотели спасти своих идолов из огня. И Аран поспешил сюда, чтобы спасти их; тогда пламя бросилось на него, и он сгорел в огне и умер в Уре Халдейском…»
[81]
Перед нами совершенно другая версия смерти Арана, может быть, не столь экзотическая, как описанная в Устной традиции, но зато гораздо более естественная и правдоподобная. Мы видим человека, одержимого ложной идеей, во имя которой он принес на алтарь свою жизнь: типичная жертва тоталитарной системы ценностей – герой вчерашнего дня. Но вот что важно: в конце I тысячелетия до н. э., времени, к которому принадлежат наши источники, в Ближневосточном регионе жила память о гибели Арана, брата Аврама, в разбушевавшейся огненной стихии; как видим, легенды сохранили информацию о каком-то необычайном пожаре явно искусственного происхождения.
Впрочем, Иосиф Флавий вообще ничего не пишет о противостоянии Аврама и Нимрода; как представляется, к этому имелись вполне понятные конъюнктурные основания: стоило ли на виду у языческого Рима выпячивать острые идолоборческие сюжеты иудейской истории? Зато он определенно указывает, что «халдеи и прочие жители Месопотамии восстали против Аврама».
[82] То есть он осведомлен о неких беспорядков на религиозной почве. В сообщении Иосифа Флавия об Авраме «вавилонского периода» обращает на себя внимание попытка историка сформулировать суть и по возможности подвести итог духовных откровений патриарха первых пятидесяти лет его жизни, и даже представить своим читателям содержание его учения. «Он был человеком необыкновенно понятливым во всех отношениях, – пишет Иосиф, – отличался большой убедительностью в речах своих и порядочностью в обращении. Выделяясь поэтому среди других и пользуясь между ними большим почетом, вследствие своего добродетельного образа жизни, он пришел к мысли, что настало время обновить и изменить присущее всем [его современникам] представление о Господе Боге. Таким образом, он первый решился объявить, что Господь Бог, создавший все существующее, един и что все, доставляющее человеку наслаждение, даруется его милостью, а не добывается каждым в силу собственного нашего могущества. Аврам вывел все это из созерцания изменяемости земли и моря, солнца и всех небесных явлений. Ибо (так рассуждал он) если бы всем этим телам была присуща [собственная, самостоятельная] сила, то они сами заботились бы о сохранении порядка между собою; но так как этого у них как раз и нет, то очевидно, что они полезны нам не в силу собственного присущего им могущества, но вследствие власти Повелевающего ими, которому Одному подобает воздавать честь и благодарность».
[83]
ДОРОГА НА ХАНААН
Много лет спустя после бегства семьи Тераха из Ура, уже живя в Ханаане, Авраам отправит своего старшего раба на север, в Месопотамию, напутствуя такими словами: «Но в мою землю и на мою родину пойдешь, и возьмешь жену сыну моему Ицхаку» (Б. 24; 4). После чего раб… «И встал, и пошел в Арам-Наараим, в город Нахора» (Б. 24;10). Стало быть, Авраам отнюдь не считает Ур своей родиной. Это обстоятельство (и некоторые другие данные) дало основание многим скептикам вообще сомневаться в том, что Ур хоть как-то связан с жизнью патриарха, ссылаясь, как водится в таких случаях, на «позднейшие интерпретации» и «противоречия в тексте».
По нашему мнению никаких «противоречий» здесь нет. Авраам (тогда его еще называли Аврамом) прожил в Уре недолго. Сказания Устной традиции свидетельствуют: всего несколько дней в раннем детстве, да еще года два в зрелом возрасте. Впрочем, события этих двух лет, могли уложиться всего в пару недель: «краткий сценарий» представляется даже более правдоподобным. Аврам появляется в Уре после полувекового изгнания, уничтожает домашних идолов Тераха, далее следуют арест, суд, казнь и чудесное спасение, потом сожжение капища и бегство из города. При скором судебном производстве и исполнении приговора все это могло произойти в считанные дни. Как видим, Аврам либо практически не жил в Уре, либо жил там очень короткое время. Судя по всему, от этого недолгого пребывания у него остались самые горькие воспоминания. Другое дело, Северная Месопотамия, города Харан и Нахор, где он прожил, вероятно, около четверти века. Нет ничего удивительного, что именно эту землю он считал своей.
Двигаясь из Ура вверх по Ефрату, миновав Вавилон, Аврам и его спутники оказались в царстве Мари, занимавшем значительные территории древнего Арама, той части Месопотамии, где две ее великие реки расходились особенно далеко, образуя обширную долину. Еще в начале XX века об этом царстве и его столице ученые не знали почти ничего. Древние вавилонские документы, известные в ту пору, были чрезвычайно скупы на информацию о событиях, происходивших в северной части Двуречья.
Как это часто бывает в археологии, все началось со случайной находки. Летом 1933 года местные арабы, хоронившие своего родственника, на склоне холма Тель-Харири, наткнулись на древнюю каменную статую. Офицеры французского гарнизона, квартировавшего в тех местах, передали отчет о необычной находке в Музеи древностей Бейрута и Алеппо. А зимой здесь начала работу археологическая экспедиция во главе с профессором Парро. Не заставила себя ждать и первая сенсационная находка; это было небольшое скульптурное изображение человека, на правом плече которого отчетливо различалась высеченные на камне письмена: «Я Ламги-Мари, царь Мари, великий жрец, посвящающий свою статую Иштар».
