После этих слов он, торжествующе-насмешливый и ликующий, внимательно поглядел в лицо Румянцова. Но тот, заранее интуитивно почувствовав, что в тосте прозвучит что-то особенное, возможно, даже не слишком приятное для него самого, сосредоточил взгляд на пенящейся шапке благородного французского напитка. Приятельница Генерозова, сопровождавший ее братец, а за ними и хозяйка дома по очереди стали обнимать и целовать новоиспеченного генерала.
Румянцова практически ничем нельзя было удивить, он хорошо понимал, кто таков его заместитель, которого он практически никогда не видел и которому отдавал указания и распоряжения в редчайших случаях. И все же… как его обставили! Когда-то военные врачи носили зеленые околыши и окантовку; а с введением погон в 1943 году генералам медицинской службы вначале установили зеленые лампасы, а затем – малиновые, как у интендантов. Вот бы сейчас увидеть его с зелеными лампасами! – ни добро, ни зло промелькнуло в голове Румянцова.
Рогнеда Павловна, видя что Иван Михайлович не торопится поздравлять подчиненного, взяла его под руку и легонько толкая его в бок, прошептала:
– Ну же, давайте вместе.
Румянцов саркастически улыбнулся, и тогда она продолжила громко, для всех:
– Мы поздравляем вас с присвоением очередного и, надо полагать, не последнего генеральского чина. Я в этом и не сомневаюсь, ибо у генерала армии сын тоже должен стать генералом армии.
– К сожалению, такого звания, как у моего отца, в медицине нет, – обращаясь к Рогнеде Павловне ответил Гейер-Генерозов. А затем протянул свою рюмку, чокнулся с Румянцовым, и вроде как предлагая примирение, сказал: – Не переживай. Твоя адмиральская звезда не за горами. Поверь мне, я от папашки кое-что слышал. Он тебе начальник, а мне все же отец. Да и Папа Сеня к тебе благоволит.
Каперанг не обмолвился ни словом на вальяжную реплику. Он прекрасно знал, что сынок Генерозова не только выдающийся ученый, но ко всему еще шельма и провокатор. Ему нравилось искушать многих коллег из различных отраслевых медицинских НИИ, втягивая их в авантюрные проекты. Те, погнавшись за славой и новейшими открытиями, за весомыми премиями, за очередными наградами и академическими званиями, вдруг были поставлены перед фактом, что Станислав Исаевич занимается уникальными проблемами ближнего и дальнего Космоса, и что у него имеются самые что ни на есть живехонькие гуманоиды, то есть, пришельцы с иных миров… От подобных сообщений «крыша» у неподготовленного, непосвященного человека, зовись он хоть ученым, хоть академиком, могла запросто поехать… Но чаще этот внутренний шок приводил к иным результатам. Встречаясь с иностранными коллегами на конференциях, некоторые из просвещенных Гейер-Генерозовым пытались осторожно сообщить, предостеречь, что в СССР достигнуты такие высоты в науке, коих остальной мир еще не знал и не ведал… Сообщение обычно вызывало удивление, тем более что те редкие ученые, которые также занимались проблемами Космоса и внеземных цивилизаций, во время конференций не распространялись о своей сверхсекретной работе. Зато «предателей» всегда хорошо слышали другие участники научных симпозиумов – глаза и уши ведомств СССР, тщательно отслеживавших болтунов от науки. Зачем это делал Гейер-Генерозов-младший? – в первую очередь, от презрения к коллегам, от болезненного желания унизить человека, покуражиться, и, конечно же, от восприятия себя, носителя сверхзнаний, равным богам…
И сейчас, объявляя о повышении, он намеревался унизить своего непосредственного начальника, капитана 1-го ранга Румянцова. Впрочем, что сделаешь, если его папа генерал армии и правая рука могущественного и всесильного Архимандритова? Злой червь словно укусил Ивана в самое сердце. «Ничего, всему свое время… и вам отмстится», – отпивая маленькими глоточками шампанское, подумал он; и аз воздам…
Повернувшись в Рогнеде Павловне, он взял ее руку в свою, осторожно сжал и как можно мягче предложил:
– Знаете что, Рогнеда Павловна, у меня появилась шальная мысль: а пойдемте, уединимся. Вы мне расскажете историю любви… возможно, своей, а возможно, вашей хорошей знакомой, о которой вы недавно говорили. И, может быть, мы с вами что-нибудь сотворим.
Рогнеда Павловна, изящно поправив кимоно, наклонилась к каперангу, и, касаясь губами мочки его уха, прошептала:
– Я весь вечер жду, когда вы меня пригласите.
Они уединились в большой комнате, из которой просматривалась спальня, дверь в нее была приоткрыта.
– Вы знаете, о возлюбленном Евы говорят многое, и что он гей, педераст, и что обожал свою племянницу Гелю. И будто бы во время сексуальных оргий он просил ее мочиться на него, и при этом рассматривал ее гениталии.
И что это послужило причиной самоубийства Гели. Много говорят о его физических недостатках. Будто личный врач Моррель оставил свидетельство, что у фюрера одно яичко меньше другого; другие утверждали, что у него вообще одно яичко, словом… Не буду перечислять все эти биологические недостатки. Их так легко приписать ушедшим. Ты никогда не думал, что умершие становятся беззащитными? Потому что не могут отстоять свою честь.
Рогнеда Павловна говорила очень серьезно. По всему выходило, что она много думала об этом.
– Знаю, что я была не единственной женщиной, которую Сталин отправлял к фюреру. Тогда я была еще совсем молода… молода и красива. Шел 1934 год. И… чтобы там ни оставили медики… они не смогли отрицать то, что во время его выступлений многие женщины пребывая в экстазе, мочились под себя, или даже испытывали сильный оргазм. Кто может почувствовать харизму мужчины и подтвердить, что он Мужчина? – конечно же, только Женщина… А этот был, каких единицы во всем огромном мире… Она внимательно посмотрела на Румянцова и он увидел как от воспоминаний ее глаза заполняются обильными слезами, так от солнца наливаются соком виноградные гроздья на крымских плантациях… Это сравнение растрогало Ивана, но он сидел не шевелясь, чтобы не потревожить Рогнеду Павловну, не сбить ее с вдохновительной, чувственной волны. Чтоб не расплакаться, не дать истечься слезам, женщина приподняла голову чуть выше. Ее голос звучал из глубины гортани. Оттуда, из кроваво-черной глуби, она гортанно пела, регулируя вход и выход воздуха.
– Пусть биологические недостатки, которые люди приписали возлюбленному Евы и оставили потомкам в назидание, останутся их личными недостатками. Ибо человек устроен так, что, поддаваясь влиянию окружающей среды и социума, наговаривает на другого любой негатив, исходя из собственных амбиций и своего личностного восприятия мира. И, знаешь, почему они так утверждали и утверждают?
Я открыла поразительное явление: они завидовали ему! Вот я, старая женщина, – она подчеркнула это с особой значимостью, – я знала стольких уникальных мужчин… Наверное, я очень грешна. Но он, возлюбленный Евы, был поразительным мужчиной, и ни один врач, ни тот же Моррель не могли воспринимать его так, как воспринимала женщина. Да что могут все эти моррели, если их самих имеют в зад? Что знают они о психологии и физиологии великих мужчин? Они становятся смелыми только когда их кумиры отходят в иной в мир… Я рада тому обстоятельству, что родилась… бэз пэниса, тем и горжусь, прожив столько лет.
