Однако надо рассмотреть и другой — гипотетический — вариант. Что мог бы предпринять диктатор, окажись он с самого начала во главе восставших войск?
Мог бы диктатор, возглавив около одиннадцати часов на Сенатской площади московцев, подменив Якубовича и Булатова, взять Зимний дворец? Вопрос это весьма непростой. Во-первых, Бестужевы и Щепин были ориентированы на другую задачу и соответственно ориентировали солдат. Удалось бы декабристам убедить солдат в необходимости захвата дворца? Неизвестно. Но предположим, что удалось бы. На то, чтобы построить в боевую колонну растянувшиеся во время бега по Гороховой роты, нужно было время. Московцы могли подойти к Зимнему дворцу только около половины двенадцатого.
Генерал Нейдгардт, свидетель мятежа в московских казармах, прискакал во дворец несколько раньше, чем московцы пришли на площадь. Удар гвардейских матросов по дворцу был задуман как внезапная операция. Дворец следовало захватить и блокировать входы в него до того, как мог подоспеть Преображенский батальон. Теперь же никакой внезапности уже не получалось. Московцы встретили бы на подходе к дворцу преображенцев, которые вместе с караульной ротой Финляндского полка вдвое превосходили по численности нападавших.
Московцы были бы опрокинуты и рассеяны. Николай получил бы возможность бить восставших по частям. Не говоря уже о деморализующем действии разгрома первого мятежного полка на остальных.
Вряд ли Трубецкой пошел бы на такую авантюру, как поздняя попытка малыми силами атаковать дворец, предупрежденный о восстании. Скорее всего, он ждал бы присоединения других частей. Делал бы то, что совершенно правильно и разумно делали Оболенский, Бестужевы, Пущин.
Московцы, помимо контроля над зданием Сената, выполнили еще одну существенную функцию — они сковали на Сенатской площади главные силы Николая. До половины второго, от ухода преображенцев до прихода гвардейских саперов, дворец был защищен плохо. Отразить удар сколько-нибудь значительных сил рота финляндцев не могла. Панов, как известно, легко прорвался во внутренний двор, опрокинув главный караул.
Уведя преображенцев от дворца, Николай совершил крупную тактическую ошибку, которая едва не привела его к катастрофе…
Трубецкой, стало быть, ждал бы вместе с каре московцев. Стягивание Николаем всех наличных сил к площади было восставшим выгодно. Второе оперативное направление на дворец — по Неве (прохода к дворцу от Сенатской площади по набережной, как теперь, тогда не существовало) — было открыто весь день. Появление до часу дня батальона Тулубьева давало восставшим огромные возможности. Тем более что финляндцы были легкой пехотой, предназначенной для стремительных передвижений. Но финляндцы не пришли.
Внешне выгодная тактическая ситуация возникла в час дня, когда на площадь вышли рота Сутгофа и колонна гвардейских матросов. Им противостояли только преображенцы, Конная гвардия и кавалергарды. Диктатор мог бы немедленно направить матросов по Неве на дворец. Но, как мы знаем, расстановка сил в этот момент менялась буквально от минуты к минуте. После часа Николай уже имел возможность бросить наперерез движущимся по Неве матросам кавалергардов — по Адмиралтейскому бульвару. Кавалерия, естественно, успела бы к дворцу раньше и прикрыла его хотя бы на некоторое время. А к половине второго уже подошел батальон гвардейских саперов.
В том положении, в каком оказались восставшие после крушения утреннего плана, после того как Якубович и Булатов лишили их фактора внезапности, распылять силы было крайне опасно.
Приход лейб-гренадер Панова не изменил положения. Я уже говорил, что, выбрав позицию, почти неуязвимую для атак, декабристы оказались к концу дня в тактической ловушке. И не только потому, что их окружало около двенадцати тысяч штыков и сабель, лояльных Николаю. А потому, что их положение на Сенатской площади фактически исключало возможность наступательных действий с их стороны — уже после того, как ими был накоплен внушительный войсковой кулак.
Московцы стали каре, исходя из своей главной задачи. И присутствие Трубецкого вряд ли изменило бы это. Рота Сутгофа пристроилась к каре по причине своей малой численности. Наступать каре на площади, сжатой заборами, складами, грудами камня, которые лежали и на самой площади, было просто невозможно — каре распалось бы и стало беззащитным перед кавалерией. Перестраиваться в нескольких десятках шагов от противника значило провоцировать ту же кавалерийскую атаку, отразить которую в процессе перестраивания восставшие не смогли бы. Расстроенная бегом и схватками колонна Панова пришла, когда московцы были уже деморализованы холодом, непонятным стоянием, усталостью, огромным перевесом сил другой стороны.
После половины третьего вступать в бой было уже поздно. Можно было делать только то, что и делали декабристы, — ждать темноты, под прикрытием которой некоторые полки могут решиться перейти на их сторону.
В конкретной ситуации, после того как надежда на прорыв к дворцу рухнула, а сама эта операция потеряла смысл, противостояние правительственным войскам, оказывающее несомненное воздействие на умы солдат и побуждающее их к неповиновению, было единственной возможной формой действия.
И еще одно — когда порицающие декабристов историки говорят о необходимости атак на площади, то никогда не называют цели этих атак. Кого надо было атаковать? Противостоящие полки, вынуждая их защищаться? Что дали бы эти атаки?
Ставку Николая, чтоб захватить его в плен или уничтожить? Но конная группа — Николай и его "штаб" — не стала бы дожидаться, пока пехота добежит до нее.
Единственным осмысленным объектом атаки могли стать орудия, выдвинутые для стрельбы. Но они были выдвинуты в последний период восстания, когда гренадеры Панова уже стояли обводом вокруг московского каре и, стало быть, не могли быть использованы для атаки.
Брошенная на орудия — к углу бульвара и площади — колонна матросов неминуемо была бы отсечена от остальной массы восставших и контратакована во фланги.
Остается только повторить: в той ситуации, которая сложилась на площади (а сложилась она потому, что был сорван план Трубецкого), восставшие могли только защищаться и вести переговоры, надеясь, что их твердость заставит правительство пойти на уступки. То есть в конечном счете реализованной оказалась идея Батенькова — "собрать толпу и заставить вести с собой переговоры".
В том, что происходило в Петербурге после девяти часов утра, была своя крепкая логика. В возникшей и стремительно развивавшейся ситуации диктатору Трубецкому просто не оставалось места.
Мы видели, что изменить он, по сути дела, ничего не мог.
Он мог разделить со своими сподвижниками их военную трагедию. Но он всю первую половину дня жил и действовал по своей прежней логике, которая не дала ему этой возможности.
И быть может, князь Сергей Петрович, избежавший казни, но проживший невеселую жизнь человека, не могущего оправдаться, не раз пожалел, что не оказался в каре у монумента первому императору…
Чтобы закончить тему "декабристских ошибок" 14 декабря, надо сказать о трех "классических" обвинениях: стояние на площади, с которым мы разобрались; необъяснимое нежелание Панова захватить дворец, которое мы объяснили; наконец, орудия Гвардейского экипажа, которые не были почему-то взяты на площадь, что оставило восставших без артиллерии. Орудия действительно стояли в арсенале Экипажа. И на площадь их взять можно было. Но стрелять из них на площади никто бы не смог: все артиллерийские заряды в столице хранились в специальной артиллерийской лаборатории, из которой их с трудом получили даже посланцы генерала Сухозанета. Так что и эта ошибка декабристов ошибкой не была.
