Все здесь глубоко значимо: и установка на концентрацию власти, и представление о благе государства как о "собственности" самодержца, и полное непонимание представительного принципа — трактовка всех, кроме государя, как наемников, а не органичных представителей страны. Между тем написано это было в канун съезда депутатов от сословий.
Холодная и расчетливая политическая игра Екатерины началась уже тогда.
Что же до Сената, то императрица наставляет своего "сильного человека": "В Сенате найдете вы две партии, но здравая политика с моей стороны требует оные отнюдь не уважать, дабы им через то не подать твердости и оне бы скорее тем исчезли, а только смотрела я за ними недреманным оком, людей же употребляла по их способностям к тому или другому делу. Обе партии стараться будут ныне вас уловить в свою сторону. Вы в одной найдете людей честных нравов, хотя и недальновидных разумом; в другой, думаю, что виды далее простираются, но не ясно, всегда ли оныя полезны. Иной думает для того, что он долго был в той или другой земле, то везде по политике той его любимой земли все учредить должно, а все другое без изъятия заслуживает его критики, несмотря на то, что везде внутренние распоряжения на правах нации основываются. Вам не должно уважать ни ту ни другую сторону, обходиться должно учтиво и беспристрастно, выслушивать всякого, имея только единственно пользу отечества и справедливость в виду, и твердыми шагами идти кратчайшим путем к истине".
Уроки политического прагматизма и лицемерия она решалась тогда преподавать немногим. Ибо знала, что у нее найдутся сильные оппоненты. Много позже незаурядный деятель и мыслитель екатерининской эпохи Семен Романович Воронцов, тщательно продумавший опыт двух царствований, предшествовавших александровскому, писал: "Страна слишком обширна, чтобы государь, будь он хоть вторым Петром Великим, мог все делать сам при существующей форме правления без конституции, без твердых законов, без несменяемых и независимых судов". Воронцов декларировал это в 1801 году, ибо политические и экономические итоги прошлого столетия оказались удручающими.
После 1762 года перед властью появилась возможность выбора вариантов. Игра общественных сил была столь разнообразна, что можно было найти союзников для политики самого разного толка.
Екатерина выбрала петровский путь — концентрация власти и ужесточение (казалось бы, куда больше!) крепостного права.
Параллельно с подготовкой комиссии Уложения Екатерина издавала антикрестьянские указы, один из которых лишил крепостных последнего права — права жаловаться на своих помещиков, а второй дал помещикам новое право — отправлять крестьян без суда на каторгу. Эти указы, соседствовавшие с просвещенным Наказом и заседаниями комиссии, увенчали чреватое тяжкими катаклизмами здание рабства в России.
Часто толкуют о том, что Екатерина только уступила давлению крепостников, которые единодушно высказались за рабство. Это не совсем верно.
Во-первых, указы о праве помещика без суда отправлять крестьян на каторгу, ссылать в Сибирь и сдавать в солдаты были обнародованы до заседаний комиссии в 1765 и 1766 годах. В те самые годы, когда близкие тогда к императрице и достаточно влиятельные люди разрабатывали способы смягчения рабства, реформирования крепостного права с перспективой в будущем его отмены. Во-вторых, из двадцати выступавших на комиссии по крестьянскому вопросу депутатов — 12 были безоговорочно за рабство, а 8 занимали разные позиции иного толка. Кроме того, существовали группировки Паниных — Дашковой, был Алексей Орлов с его окружением. Расстановка сил была отнюдь не единообразной. Дело было не в этом.
Я. Зутис совершенно справедливо писал: "В историографии существует мнение, что именно во время составления Наказа произошел перелом во взглядах императрицы на крепостное право. "Более половины мною зачеркнуто, разорвано и сожжено, и Бог ведает, что станет с остальным", — писала Екатерина II в начале февраля 1767 года, имея в виду сопротивление ее либеральным идеям, которое оказали защитники крепостного права. При этом делается ошибочный вывод, будто одинокая императрица противостояла или пыталась противостоять всему дворянству. В действительности перед нами борьба между двумя группировками… Победила та группа дворянства, которая считала образцом, достойным подражания, остзейские порядки (барщинный принцип. — Я. Г.), а потерпела поражение группа Орлова — Эйзена, мечтавшая о насаждении в России аграрных отношений по образцу Зап. Германии и Франции…"
[22]
Кроме группировки Алексея Орлова, за которым стояла значительная часть гвардейского офицерства, была еще, как мы знаем, группировка Панина и сочувствующего ему высшего дворянства, продолжавшего дело князя Дмитрия Михайловича Голицына.
Таким образом, Екатерине надо было выбирать не между собственным либерализмом и русским дворянством, а между разными группировками. Она выбрала крепостников и сторонников неограниченного самодержавия.
В 1766 году пастор Эйзен по желанию императрицы был удален отдел. "Ропшинский эксперимент" закончился.
В 1768 году Екатерина распустила "собор" представителей сословий. Никаких практических результатов заседания комиссии не имели.
Михаил Фонвизин писал: "Это торжественное собрание, долженствовавшее доставить русским политическую самобытность, кончилось ничем. После нескольких заседаний, в которых более осмысленные депутаты позволили себе коснуться важных политических вопросов, как то: о противоестественности крепостного рабства почти половины населения империи, которое лишено всех гражданских прав, также будет ли верховная власть, после издания нового Уложения, изменять его именными указами и т. п. Вследствие этого собрание представителей было распущено под предлогом начавшейся турецкой войны. Екатерина угадывала в собрании депутатов будущее противодействие своему неограниченному самодержавию"
[23].
В знаменитом "Наказе" есть многозначительная XXI глава "О благочинии, называемом инако полицией". Глава эта основана на новейших достижениях "полицейской науки" (это не иронический термин!), в которой подвизалось немало австрийских и прусских юристов, так называемых юристов-полицеистов. Суть ее состояла в разработке и последующей реализации точных бюрократически-полицейских рецептов на все случаи общественной жизни человека.
Студент Казанского университета Лев Толстой, тщательно анализируя екатерининский "Наказ", пришел к выводам, нелестным для либеральной императрицы: "Ежели мы хотим поддержать власть, происшедшую из преобладающей силы — злоупотребления, то лучший способ есть злоупотребление и сила — как это и выразила Екатерина, положив наказание за выражение своих мыслей". И в финале — Екатерина "республиканские идеи… употребила как средство для оправдания деспотизма".
Дело не в том, правы ли критики императрицы относительно ее истинных замыслов. Нам важно восприятие реальных результатов деятельности Екатерины людьми, представляющими либеральное дворянство. Фонвизин был одним из наиболее ярких идеологов этого слоя. Толстой — потомок Трубецких и Волконских — детство свое провел в аристократической среде, "фрондирующей правительство" (по его выражению) и не желавшей иметь дело с имперской бюрократией. Эта среда не в последнюю очередь формировала то направление общественного мнения, те политические представления, которые вдохновляли деятелей тайных обществ.
