Шуйский провозгласил свои обещания в Успенском соборе перед московскими людьми — боярами, дворянами, посадскими, — а затем включил их в грамоты, разосланные по стране.
Как писал Ключевский: «…Царь Василий затеял небывалую новизну, поклялся ни над кем не делать никакого дурна без собора…»
[12]
Академик Л. В. Черепнин считал, что «это было отступление от принципов самодержавия Ивана Грозного»
[13]. Да, если помнить, что еще четверть века назад каждый житель Московского государства мог быть убит по прихоти царя и его присных, если помнить, что право бесконтрольно распоряжаться жизнью и смертью своих подданных, не говоря уже об их имуществе, считалось естественной прерогативой самодержца, то обещания Шуйского были моментом принципиально новым.
Шуйский правил в ситуации гражданской войны и нажима извне. Серьезного следа в государственной его практике обещания 1606 года не оставили. Но они были. А такого рода прецеденты закрепляются в политическом сознании страны.
Как прецедент «запись Шуйского» сыграла роль на Соборе 1613 года при избрании на царство Михаила Романова. Ибо есть основания полагать, что и Михаил был при вступлении на престол ограничен схожими условиями.
Но и в том и в другом случае это не было добровольным даром царя. Русская история доказывает, что каждая уступка была вырвана у российского самодержавия силой или угрозой силы. Путь России к формации Николая I отнюдь не был гладким и последовательным. Более двухсот лет — от крестьянской войны Болотникова до восстания 14 декабря — Россия отчаянно сопротивлялась, пытаясь сначала не допустить, а потом стряхнуть с себя неограниченное самодержавие и крепнущее вместе с ним крепостничество. Двести с лишним лет самодержавие, несмотря на страшные уроки царствования Ивана Грозного и Смутного времени, волокло страну по этому катастрофическому пути, с огромной жестокой энергией подавляя попытки сопротивления. Так было, пока Николай I, расстреляв картечью мятежников 14 декабря, не сконцентрировал все политические, общественные и экономические пороки системы и не доказал результатами своего царствования, что так жить нельзя.
Петр I гениальной волей и железной рукой всякую оппозицию неограниченному деспотизму сломил или загнал под землю. Но вскоре после его смерти выяснилось, что формула: «Так жить государство не может» — владеет умами многих близких его сподвижников. И ровно через пять лет после той зимней ночи, когда гвардейские полки шли по снежным улицам Петербурга, чтобы громом барабанов под окнами дворца заявить о своем выборе, в другой, древней столице страны произошел взрыв, выбросивший из-под земли, из-под спуда страстные мечтания десятков и сотен дворян разных рангов и социальных уровней об ограничении деспотизма, о «положительных законах», об увеличении общего количества свободы в стране, где она, свобода, последние пятьдесят лет все шла на убыль.
В 1730 году, когда Петр II внезапно умер и прямых наследников российского престола не осталось, будущее престола оказалось в руках Верховного тайного совета. И тут оказалось, что лидер Совета князь Дмитрий Михайлович Голицын давно уже продумал и разработал, с учетом европейского, особенно шведского, опыта проект ограничения самодержавия. Вдовствующей курляндской герцогине Анне Иоанновне, избранной Тайным советом русской императрицей, предложены были «кондиции», лишавшие ее права единолично распоряжаться государственными финансами, вопросами войны и мира, жизнью и имуществом подданных. Анна Иоанновна приняла эти условия. Каждый знавший историю человек, в том числе и князь Голицын, соотносили эти «кондиции» с клятвой Шуйского в 1606 году.
После «кондиций», которые были предварительным «рабочим» документом, Голицын представил Совету и собравшемуся в Москве столичному и провинциальному дворянству подробный конституционный проект, предусматривающий создание представительных учреждений с депутатами от всех сословий, кроме крепостных крестьян.
Что еще более удивительно — дворянство, объединившееся под формальным лидерством князя Черкасского, а фактическим — историка и мыслителя Василия Никитича Татищева, ответило целым рядом своих конституционных проектов, во многих чертах напоминающих голицынский.
Несколько недель русское дворянство жило напряженной политической жизнью. Несколько недель Россия была конституционной монархией.
А затем свое слово сказала гвардия.
У Анны Иоанновны и ее окружения не было средств давления на гвардию. Более того, императрица и сторонники неограниченного самодержавия были в невыгодном положении — гвардией командовали фельдмаршалы Василий Владимирович Долгорукий и Михаил Михайлович Голицын, входившие в Тайный совет и поддерживавшие планы князя Дмитрия Михайловича.
Но в феврале 1730 года гвардия сделала свой выбор самостоятельно. Она уже осознала себя ответственной за судьбу страны политической силой. Она не столько поддержала Анну, сколько отвергла конституционалистов.
Гвардейские офицеры, заполнившие залу, в которой решалась судьба конституционных проектов, как и в январе 1725 года угрозой физической расправы парализовали сопротивление конституционалистов — верховников и соперничающей с ними группировки Черкасского — Татищева, — и способствовали государственному перевороту, вернувшему Анне Иоанновне неограниченную власть.
Воспринять идею конституционной реформы гвардеец был еще не в состоянии. Это были выученики петровского самодержавия.
И здесь нам важна не идеология гвардейцев, а их представление о себе как о силе ответственной и контролирующей действия правительства. Ибо Верховный тайный совет был в тот момент именно правительством страны.
События, последовавшие за переворотом, оказались хорошей политической школой для активной, думающей части гвардии. Возвратив Анне неограниченную власть, они получили в ответ шквал беззакония, террор и последовательное национальное унижение.
Михаил Александрович Фонвизин, к сочинениям которого мы уже обращались и еще будем неоднократно обращаться, так определил результаты стараний дворянства: «Не только члены Верховного совета и дворяне, мечтавшие ограничить самодержавие, но многие из тех, которые, усердствуя Анне, противодействовали им, гибли на эшафотах или, высеченные кнутом, томились в холодных пустынях Сибири»
[14]. Нам важна здесь не только картина деятельного господства концентрированного деспотизма, но и отношение к этому декабристов, их представление о результатах выступления гвардии в феврале 1730 года.
С точки зрения совершенствования государственной структуры царствование Анны Иоанновны было шагом назад даже по сравнению с временами Екатерины I. Сосредоточение власти в руках чрезвычайно узкого круга лиц — два-три кабинет-министра, могущество неспособного к государственной деятельности Бирона, тупая и вздорная воля императрицы, возведенная в государственный закон, — все это было на виду.
