Явлением одновременно и своим, и мужественным был в России только Петр Великий. Но этот муж оказался насильником, изуродовавшим женскую душу России. Народ нарек его антихристом, и даже порожденная его реформами интеллигенция сразу же подняла знамя борьбы против созданного им на западный лад государственного механизма
[153].
Я сознательно обратился к пересказу Степуна, а не к текстам самого Бердяева. Степун пересказывает соображения Бердяева полемически, но с явной симпатией. Очевидно, сближение "революции Петра" (Пушкин) и революции Ленина было тогда в их кругу общим местом.
Петр и Ленин воспринимались верующими людьми как антихристы.
В истории, как в процессе взаимодействия множества личностей, а в частности — в политике, все, в конечном счете, упирается в проблему справедливости.
Христос — воплощение справедливости. Антихрист — несправедливости.
Тотальный разбой, который проповедовал Ленин до захвата власти, миллионами людей был принят за осуществление справедливости.
Почему?
Одна из могучих движущих сил русской истории — обида. Народная обида на власть имущих и на тех, кто был на власть имущих хотя бы внешне похож.
Блок, с его обостренным, почти патологическим восприятием стихийных процессов, записал в дневник 6 января 1919 года:
Я любил погарцевать по убогой деревне на красивой лошади; я любил спросить дорогу, которую знал и без того, у бедного мужика, чтобы "пофорсить", или у смазливой бабенки, чтобы нам блеснуть друг другу мимолетно белыми зубами… Все это знала беднота. Знала она это лучше еще, чем я, сознательный. Знала, что барин молодой, конь статный, улыбка приятная, что у него невеста хороша и что оба — господа. А господам — приятные они или нет, — постой, погоди, ужотка покажем.
И показали
[154].
Он писал это по поводу бессмысленного сожжения барских усадеб, и в том числе его Шахматова. Он верно понимал причины происходящего — глубочайшая, в глубину веков уходящая обида и неверие "господам", чужим, непонятным, коварным…
Народная обида нарастала равномерно и неуклонно. Правительства делали слишком много для того, чтобы эту обиду усугублять.
Последовательные ограничения прав не только давили крестьянина экономически, но и жестоко оскорбляли по-человечески, разрушая его основанное на понятии справедливости христианское самосознание. Это разрушение откровенной и торжествующей несправедливостью христианского самосознания русского человека и дало столь страшные результаты и в революционные месяцы, и в годы гражданской войны, и в периоды большевистского террора против сограждан и против церкви. Историк Иван Дмитриевич Беляев, нам уже знакомый, человек, не только прекрасно знавший, но и живо чувствовавший трагическую историю русского крестьянства, говорил: "По смерти Петра Великого… в какие-нибудь 35 лет владельческие крестьяне и кабальные люди, еще не совсем слитые с полными холопами при Петре Великом, так сравнялись с ними, что уже составили одно безразличное крепостное состояние, утратившее почти все права личности"
[155].
Важнее всего последнее — права личности, утрата коих переживалась крестьянином болезненно, меняя его мировосприятие.
Указом от 25 октября 1730 года свежесформированное правительство Анны запретило боярским людям, монастырским слугам и крестьянам приобретать недвижимые имения и в городах, и в сельской местности. Еще через несколько месяцев крестьяне лишены были права вступать в подряды и откупа.
Власть подрубала остатки экономических корней простонародного самостояния.
Вместе с тем продолжалась ликвидация и остатков гражданских прав крестьян. Беляев подвел итог предательству власти 1730-1740-х годов по отношению к своему народу:
Страшно за бедняков: их ничто не спасает от неволи, к ним нет доверия, ни пощады, их не спрашивают, будут ли они платить подушную подать, а прямо требуют, чтобы они шли в крепость к тому, кто их примет и обяжется платить подушную подать! Самое рабство они должны считать милостью: им негде и головы приклонить, закон торжественно отрицает их личность и свободу, как будто бы тесна сделалась Русская земля, как будто бы уж так много было рабочих рук, что все промыслы и занятия были разобраны, что вольному человеку и подушных негде заработать — и волей-неволей бедняк из платежа подушных должен был идти в солдаты или искать как милости, чтобы кто-либо взял его к себе в вечное рабство и обязался платить подати
[156].
Это было последовательное уничтожение личных прав и абсолютизирование прав государства, стремление гвоздем закона прибить каждого к месту и заставить делать то, что желает система. Так усложняли и возводили все выше и выше Вавилонскую башню государства, убивая душу в конкретном человеке.
С сороковых годов право владеть рабами-единоверцами окончательно стало привилегией дворянства. И большинство дворянства радостно пошло на это, не понимая, какую ужасную участь оно готовит себе в исторической перспективе. "Господам — приятные они или нет, — постой, ужотка покажем".
Указом от 4 декабря 1747 года помещикам дано было право продавать крестьян для отдачи в рекруты.
Указом от 13 декабря 1760 года помещики получили право по своему усмотрению ссылать своих крестьян в Сибирь.
Беляев комментирует: "Таким образом, свободные бедняки, вследствие правил второй ревизии, во избежание от военной службы и ссылки в Сибирь поступившие в крепость к помещикам, из платежа подушной подати, по настоящим указам не избегали ни солдатства, ни ссылки на поселение, только уже не по распоряжению правительства, а по воле помещика. Помещик же с приобретением таких привилегий, получив полную власть над крепостными людьми, торговал ими, как товаром, продавал в рекруты, ежели находил выгодных покупщиков, а платеж подушной подати за проданных разлагал на остальных крестьян: если же какой крепостной в рекруты не годился, того ссылал в Сибирь и получал за него рекрутскую квитанцию, а за детей его деньги, да при том имел право оставить детей у себя…"
[157].
В самое либеральное время царствования Екатерины, как мы знаем, помещики получили право своей волей отправлять крепостных не просто в Сибирь на поселение, но — на каторгу, а в августе 1767 года крепостные сделаны были не только бесправными, но и безгласными: "А буде, по обнародованию сего указа, которые люди и крестьяне в должном у помещиков своих послушании не останутся и недозволенные на помещиков своих челобитные, а наипаче в собственные руки императрицы, подавать отважатся; то как челобитчики, так и сочинители сих челобитен наказаны будут кнутом и прямо сошлются в вечную работу в Нерчинск с зачетом их помещикам в рекруты".
