– Нельзя уничтожать не нас, а пленных… – обреченно поправила я.
– Чего-чего? – на миг сбился он с пафосной мысли.
– Ты говорил про окруженцев. А конвенция со всеми ее ништяками распространяется на пленных. А это те, кто сдал оружие и не оказывает сопротивления. Безоговорочно. Ты сдал оружие?
– Че путаешь? Жди. Хрена с два я сдам.
Бессмысленно все. Нарастающая беспомощность спутала мне мысли. Я выдала:
– Мы все умрем в не нами выбранной канаве.
Злоба у всех исчезла бесследно.
– Да ну ты че, старуха? – Довгань нерешительно похлопал меня по плечу.
В два шага подошел Сотник, сплюнул драгоценную спичку и обнял меня, прижимая лбом к своему плечу.
– Держись, боец! Мы с тобой на днях пересечемся на Крещатике. На четной стороне? Заметано. Скоро-скоро. Чуешь? Пломбира съедим. Там и поболтаем. А пока держись, чутка потерпеть осталось.
Молчаливым согласием это мнение разделили все вокруг.
– Товарищ майор, – поправил назидательно майор, не глядя на меня. – Обращайтесь, рядовой.
Тон был философским. Белоснежным носовым платком он стирал пыль с нескольких вещиц на школьном верстаке, служившем ему, как видно, туалетным столиком. Я видела только его спину.
– Что, если этот коридор… Ну этот, для вывода…
Он захлопнул резко какой-то ящик, и я подпрыгнула от неожиданности.
– Ведет в могилу? – бодро-весело закончил он.
– Я не то…
– Отставить панику, рядовой. – Он перевернул платок чистой стороной. – Но, между нами, очень может быть. Кррю-гом!
Я не двинулась с места.
Спросила:
– Пакуетесь?
– Угу. Советую заняться тем же самым.
– Верите в лучшее?
– Верят в синагоге. Мы отвечаем «есть».
Глаз его в тот раз я так и не увидала.
«Забавно».
Это Котов. Я задохнулась от радости. Я ощутила его слабо, но ровно и отчетливо.
«Кот! Я так мучилась!.. Как ты?»
«Дальше. Не плачь, это не плохо».
Ресницами я сбросила слезы и привела в порядок мысли, чтобы их проще было понять.
«Мы тут сидим уже…»
«Я знаю».
«Морковку жрем».
«Не привыкай. Скоро кончится».
«Кончится как?»
Он знает. Я тоже знаю, что ответа от него не будет. Но пустота вокруг вдруг встала так непроницаемо ровно, что я испугалась, что потеряла его.
«Кот?!»
«Я!»
Мое облегчение проступило каплями на лбу и над губой.
«Я подумала, ты…»
«Нет еще».
«Хорошо. Только думай, а то я тебя не слышу».
«Молодец, что пришла».
«Я пыталась уже…»
«Я слышал».
«Ты слышишь… все?»
«Не знаю».
«Меня?»
«Отлично».
«Кто я? В смысле… Ну, ты понял?»
«Смутно. Что ты хочешь спросить?»
Я собралась с мыслями.
«Я человек?»
«В том смысле, который ты в это вкладываешь, никто не человек».
«Не понимаю».
«Не могу объяснить».
«Ты меня любил?»
«Я еще не умер».
Секундной судорогой я выдохнула рыдание. Быстро справилась, но сестра, видно, что-то услышала. Ее детская песенка дрогнула и замерла на верхней ноте.
Котов меня подбодрил:
«Не замирай. Она в тебя не верит».
«?»
«Не верит, что кто-то здесь может быть, кроме нее и раненых. Ты сейчас чихнешь…»
Подкроватная пыль и паутина давно мучили мне нос. Я громко чихнула.
«…а она тебя все равно не заметит».
Мгновение стерильной тишины, только буханье сердца.
Каблуки неуверенно простучали в сторону койки прооперированного. «Черт знает что!» – спокойно сказала сестра, но ко мне так и не наклонилась. Мимо мелькнули истертые, но все еще белые, туфли. Хлопнула дверь. Лязгнул замок.
Я отдышалась. Приготовилась. Потом сказала то, зачем пришла:
«Кот!»
«Ну?»
«Что мы тут делаем?»
«Не надо…»
«Мне нужно знать. Зачем мы здесь? Армия? Кругом разор и запустение. Неснятые поля. Хаты брошены. Мы несем мир, закон и единство. Кому?»
Он снова замолчал немой стеной, но меня уже было не остановить.
«Они бьют. Мы бьем. Трупы. Они, мы. Нижется цепочка. Множится ярость. Здесь так: взял одного – заплатишь вдесятеро. Давно не требуется повод для сомнений. Кровь за кровь. Топтать, и глубже. Это бесконечно. Но нет лиц. Кому сказать: остановитесь! Мы к вам не убивать пришли. Или?..»
Он не отозвался. По полу прошелся холод сквозняком, я запаниковала снова.
«Только не сейчас! Не оставляй меня! – забилась я о доски. – Говори, говори!»
«Дождь».
Его ответ разом застучал по всем еще оставшимся карнизам, крышам и стенам. Истерзанное здание легко пронизывали звуки. Заплакали где-то истресканные, чудом уцелевшие стекла, покрылись мягкими звездами. Дробный стук качнул ветер, точно так же, как годы и годы назад. Когда не было войны. Просто дождь. Упокоение облило мне душу. Неглубоко, тронув только воспаленную корку поверх ожога. Охолонуло на миг и горячей водой выкатилось из глаз. Он все еще был рядом.
«Кот, я больше не буду. Только, пожалуйста, не молчи. – Я перевела дух. – Они… все наши. Ждут замирения. Надеются уйти».
«Это не их выбор».
«Что мне делать? Как их остановить? Я чую: там яма».
«Взгляни на небо».
Интуитивно я подняла глаза. Прямо надо мной нависла серая кудель пыли, почти скрывая клетчатый оттиск картонного дна кровати. Чтобы сфокусироваться, пришлось свести зрачки. Мое дыхание толкнуло паутину, фокус сбился, и я ясно увидела низкую тучу, плывущую по ненастному небосводу.
«Что это? Кот, что это?»
«Выбор есть не всегда…»
Дождь исчез, как отрезало. Только мутная серая туча-кудель все нависала, мешая дышать и думать. Я закрыла глаза и перестала прятать мысль:
«Они не слушают. Не верят мне. Я их брошу. Я собираюсь предать их и остаться».
Котов молчал. Я ощутила, что он понял это с самого начала.
«Или я должна идти с ними?»
«Никто не может это решить, кроме тебя».
