Обессиленно сгорбившись, я сидела на постели спиной к двери. Когда он вошел, я, против обыкновения, не обернулась и не взяла поднос, и тогда он молча поставил его на постель и вышел. Сознавать, что рядом стоит еда, было невыносимо (в последний раз я ела накануне, на дне рождения Милли), однако я была полна решимости к ней не прикасаться. На следующий день Джек вообще не удосужился принести мне хоть что-нибудь. Держаться становилось все труднее: голод усилился, а поднос так и остался у меня. Но всякий раз, когда я была готова поддаться искушению и съесть хотя бы крошечный кусочек, чтобы подавить голодные спазмы, я вызывала в памяти комнату в подвале и представляла там Милли. Это помогало.
На третий день – спохватившись, видимо, что не кормил меня накануне, – Джек принес мне завтрак. Увидев нетронутый поднос, он взглянул на меня с любопытством:
– Не проголодалась?
Я помотала головой:
– Нет.
– Тогда завтрак я тоже унесу.
Он ушел, забрав оба подноса. Без доступа к еде терпеть было легче. Чтобы отвлечься от спазмов в желудке, я медитировала. К концу недели, видя, что я по-прежнему не притрагиваюсь ни к еде, ни к вину, Джек насторожился.
– Надеюсь, ты не объявила голодовку? – поинтересовался он, заменяя очередной нетронутый поднос новым.
Я вяло помотала головой:
– Я просто не хочу есть.
– Почему?
Я помолчала, прежде чем ответить.
– Видимо, я никогда до конца не верила, что до этого дойдет, – призналась я наконец, нервно теребя край одеяла. – Думала, что все же найду способ уберечь от тебя Милли.
– Дай угадаю: тебе казалось, что добро восторжествует над злом, да? Или что явится рыцарь на белом коне и спасет вас с Милли от уготованной вам участи?
– Что-то в этом роде. – Я подавила рыдание. – Но этого никогда не случится, так ведь? Милли переедет к нам, и я ничего не смогу с этим поделать.
– Конечно, не сможешь. И если тебя это утешит, то знай: у тебя с самого начала не было ни единого шанса. Но я рад, что ты постепенно примиряешься с неизбежным. С таким подходом тебе потом будет легче.
Я кивком указала на вино, стоявшее на новом подносе (стараясь не замечать аппетитную курицу с картошкой):
– А нельзя ли мне виски вместо вина? Конечно же нет?
– Виски?
– Да.
– Не знал, что ты пьешь виски.
– А я не знала, что ты психопат. Просто принеси мне виски, Джек. – Я устало потерла глаза. – Если тебе так интересно, меня отец угощал.
Чувствуя на себе его взгляд, я сидела свесив голову с безысходным отчаянием на лице. По крайней мере, я надеялась, что выгляжу именно так. Он ушел, заперев за собой дверь, однако невозможно было предсказать, принесет он виски или нет. Курица пахла одуряюще, и я начала медленно считать в уме. Пообещала себе, что наброшусь на еду, если до его прихода успею дойти до ста. Когда на лестнице послышались шаги, я не досчитала и до пятидесяти; на шестом десятке в замке повернулся ключ, и я быстро зажмурилась, боясь не увидеть виски и разрыдаться: ведь если он ничего не принес, то я напрасно мучила себя, отказываясь от еды почти неделю!
– Держи.
Я открыла глаза. Джек протягивал мне пластиковый стаканчик.
– Что это? – спросила я с подозрением.
– Виски.
Я потянулась к стаканчику, но он тут же отвел руку:
– Сначала поешь. Какая мне от тебя польза, если ты ослабеешь и не сможешь заботиться о Милли?
От этих слов по спине пробежал холодок. Но по крайней мере теперь было ясно, что я на правильном пути: ведь до этого он ни разу – ни разу! – не пошел мне навстречу, даже когда я всего лишь просила дать мне полотенце побольше. Помня о своей конечной цели, он наверняка не допустит, чтобы со мной что-то случилось, а значит, вполне возможно, будет удовлетворять какие-то просьбы – в пределах разумного. Я одержала важную победу; по плану предполагалось еще повременить с едой, но теперь я решила пойти на компромисс, иначе первый стакан виски может стать последним. Я же хотела, чтобы он приносил мне выпить каждый день после работы. Пусть у него войдет в привычку наливать виски сразу нам обоим.
– Я попросила виски, потому что надеялась пробудить аппетит, – сказала я, не опуская руку. – Так что можно я выпью?
Я ожидала отказа, но после секундного колебания он протянул мне стакан. С напускным воодушевлением я поднесла его ко рту; от паров алкоголя желудок сжался в комок, но у меня хотя бы появилась уверенность, что это виски, а не что-нибудь похуже. Чувствуя на себе его взгляд, я отпила глоток. До этого я ни разу в жизни не пробовала виски, и от жуткой горечи у меня чуть глаза на лоб не полезли.
– Что, невкусно? – усмехнулся он. Было ясно: он ни на секунду не поверил в мою любовь к виски и дал мне стакан лишь затем, чтобы выяснить мои истинные мотивы и понять, почему я хочу выпить до еды.
– А ты когда-нибудь пил виски из пластикового стакана? – парировала я, сделав еще глоток. – Вкус совсем не тот, уж поверь. Может, в следующий раз принесешь в стеклянном? – Я залпом допила остатки.
– Теперь поешь. – Он пододвинул ко мне поднос.
С затуманенной от виски головой я переставила поднос себе на колени. Еда выглядела божественно, и я могла бы опустошить тарелку в два счета. С трудом сдерживаясь, чтобы не заглотить все сразу и не жуя, я медленно, с напускным равнодушием отщипывала маленькие кусочки. Съев половину, заставила себя отложить нож и вилку. Не знаю, кто из нас двоих почувствовал себя более неудовлетворенным.
– Давай, поешь еще, – нахмурился он.
– Извини, не могу, – вяло отозвалась я. – Может, завтра…
Он ушел, забрав поднос. Я не наелась, но вкус победы был слаще любого блюда.
Джек, конечно, был не так прост. На следующий день, когда я снова отказалась есть, он решил надавить на больное место.
– Завтра мы не едем к Милли, – сказал он, подхватив нетронутый поднос. – Нет смысла вести ее на обед, раз ты все равно ничего не ешь.
Я догадывалась, что так будет, и уже смирилась с этой жертвой.
– Ладно, – равнодушно отозвалась я, пожав плечами. В его глазах мелькнуло удивление, и я поняла: он ждал, что я начну умолять. Я была рада, что мне удалось сбить его с толку.
– Бедная Милли ужасно расстроится, – вздохнул он.
– Что ж, ей не привыкать.
Он на секунду задумался.
– Ты же не выдумала эту уловку, чтобы вынудить меня отменить день рождения Милли?
Я никак не ожидала, что он придет к выводу, настолько далекому от правды. И теперь гадала, нельзя ли извлечь из этого какую-то пользу.
– Зачем мне это? – спросила я, пытаясь выиграть время.
– Вот ты мне и скажи.
