Доктор. Браво, господин майор! Прекрасный монолог о здоровом образе жизни! Но, по-моему, нашему Неизвестному неумеренность не грозит. Кости да кожа…
Неизвестный. Похудеешь тут. В ресторан один раз в год сходил! Выхожу. Ко мне сразу милиционер с дружинниками: «Пройдёмте, вы пьяны». Я им: «Ребята, во-первых, вы меня как военнослужащего задерживать права не имеете. Во-вторых, я трезв. Ну, почти… Что такое сто граммов для взрослого мужика? Я никого не трогаю, домой иду». Но им, наверное, план по задержанию выполнять надо было. А план на ком легче сделать? На порядочных людях, которые скандалить не будут. Милиционер за руки схватил. А этот, с собачьей фамилией, пальцем стал в глаз тыкать. Ну, я и не выдержал…
Вбегает Назначенный.
Назначенный. Это просто безобразие! Вас все ждут. Уже Командир пришли. Я вам не мальчик бегать туда-сюда.
Доктор (направляясь к выходу). А ты бы и не бегал. Знаешь ведь: бегущий майор в годы войны вызывает панику, а в мирное время – недоумение.
Назначенный (озадаченно). Почему?
Династия
ПОЧЕМУ завели мы этот разговор?
Наверное, от скуки, которая уже третьи сутки царила в штабном вагоне нашего эшелона. В отличие от теплушек, где ехали солдаты, вагон принадлежал к более высокому классу.
Впрочем, «высокий класс» – это громко сказано. Жёсткий плацкартный вагон был так стар, так дребезжал, гремел, скрипел на каждом стыке, что казалось, этот стык – последний на его долгом жизненном пути. Есть какая-то закономерность в том, что Министерство путей сообщения выделяет для воинских перевозок такие вагоны. Видимо, предполагается, что вояки всё стерпят, им трудности переносить положено по уставу, доедут как-нибудь! И действительно, наш «классный» не рассыпался, а влекомый электровозом, медленно, но уверенно полз в сторону станции назначения. Так же медленно раскручивался и наш разговор.
– А вы знаете, что комдив у нас – сын генерал-полковника? – спросил капитан Полевик.
– Ну и что? – лениво отозвался Володя Мещеряков. – Такого, как наш комдив, поискать надо: голова светлая и организатор первоклассный!
– Так, конечно, – не унимался Полевик. – Но ты в двадцать восемь – секретарь комитета комсомола, а он в тридцать три уже командир соединения. Сумеешь за пять лет до комдива вырасти?
– Сумеет, если на дочери командующего женится, – заметил кто-то.
– Ну, ты загнул, – насупился Мещеряков. – Я речь веду о другом. Уж лучше пусть нами умный «сынок» командует, чем такой же «племенной», но бесталанный!
«А сколько их, таких?» – Я вдруг вспомнил своего однокашника по академии – внука прославленного маршала, неплохого, в принципе, парня (но разве это профессия – неплохой парень?). Так вот, для него целью всей службы было никуда не выезжать за пределы так называемого «Арбатского военного округа». Сразу после военного училища упомянутый внук оказался в нём и очередную должность получил здесь же, по его собственным откровениям, не прилагая никаких усилий и служебным рвением не отличаясь.
– А почему нами должен командовать «сынок», а не Полевик, например? Он же лучший ротный в полку? – спросил я.
– Да я ведь тоже – «сынок»! – улыбнулся Полевик. – Мой дед был красным командиром. Служил у Щорса в полку и даже получил от него награду – кавалерийскую шашку с монограммой. Она до сих пор у нас хранится. И отец мой воевал. В Отечественную ротой командовал. Вот и я – ротный уже, как батя…
– То-то, как батя… Ты бы лучше сказал: всё ещё ротный! Четвёртый год на должности сидишь. – Мещеряков решил взять реванш. – Ну, станешь ты, Валерка, начштаба батальона годика через два, а потом придёт командиром полка какой-нибудь «позвоночный» выпускник академии лет двадцати семи и будет тебя учить, как службу править, хотя сам живого солдата видал только по телеку.
– Ну и пусть! Важно, чтобы дело не страдало, – сказал Поленвик. – А династии вообще-то это здорово!
– Конечно, здорово, пока они – не протекционизм… – согласился я.
– А вот мой дед, – сказал Мещеряков, – в Гражданскую войну был заживо сварен в котле… И живой остался! Не верите? Он командовал эскадроном, громил антоновское восстание на Тамбовщине. Был захвачен в плен вместе с двумя красноармейцами. Повстанцы долго их мучили. Потом посадили в котлы, залили воду, костры под ними разожгли. Вода уже закипала, когда налетели красные и их отбили. Дед выжил. Бабушка рассказывала, что он шутил, мол, коль в огне не сгорел и суп из него не сварили, до ста лет доживёт. Не дожил. Расстреляли в тридцать восьмом…
Я слушал Мещерякова, а мысленно снова возвращался к офицерской чести.
Что, как не честь, заставило отца Александра Васильевича Суворова отдать его мальчишкой рядовым в полк, а не воспользоваться дворянской привилегией заочного получения первого офицерского звания? А разве не проявление чести – поступок Ионы Якира? В те годы, когда сгущались тучи над ним самим, он не побоялся выступить в защиту арестованных бывших офицеров царской армии, служивших в штабе Киевского военного округа…
Майор Теплов, офицерство царской армии, военспецы двадцатых годов, красные командиры – всё это, при внешней несхожести, звенья одной цепи, творцы истории Вооружённых Сил нашего Отечества. Истории, которую невозможно понять, если не разобраться, что же такое офицерская честь!
Впервые определение совесткой воинской чести было дано в самом первом «Дисциплинарном уставе РККА», изданном в 1919 году. «Революционная воинская честь есть сознание собственного достоинства, как воина-революционера Рабоче-крестьянской Красной Армии и гражданина свободной страны, исполняющего по совести свой долг», – говорится в нём.
В «Общих обязанностях красноармейца» разъяснялось, что «ему запрещаются игра в карты, буйство и пьянство и вменяется в обязанность быть безукоризненно чистым с моральной стороны, сохранять обмундирование, чистить винтовку, быть вежливым, корректным, читать газеты и другой литературный материал».
Но вот что парадоксально: определение воинской чести в первом советском воинском уставе – единственное! Больше о ней не упоминалось ни в сталинских уставах, ни в последующих переизданиях. Нет такого определения и в последней редакции общевоинских уставов Вооруженных Сил СССР.
Что ж, в условиях, когда ценилась способность покорно исполнять руководящую волю, наушничать, лебезить, другого отношения к воинской чести ждать было нечего.
К счастью, превратить всех в послушные «винтики» административной машины не удалось, несмотря на массовые репрессии, обескровившие армию. Ведь только с мая 1937 года по сентябрь 1938-го были репрессированы почти тридцать семь тысяч командиров и политруков. Но даже в застенках ГУЛАГа большинство из них вело себя достойно. Примером верности присяге служит судьба Константина Рокоссовского, который, выйдя из тюрьмы в сорок первом, мужественно воевал на самых опасных участках и остался в памяти потомков как истинный носитель офицерской чести.
