– Живот болит, наверное, – заключила она. – Может, съела что-то не то.
Может, так оно и было, а может, и нет. Мы тем временем добрались до дальнего края острова. И мне даже показалось, что Уна не остановится, а пойдёт дальше, в реку. Но в самый последний момент она остановилась и постояла немножко у воды, глядя на джунгли на том берегу. А потом повернулась и медленно, словно нехотя, двинулась назад прежним путем. Уна шагала очень неспешно, петляла, так что к приюту мы вышли, когда день уже клонился к вечеру. И там я увидел их.
На крыльце у доктора Джеральдины сидели дедушка и бабушка, а рядом стоял их чемодан. На дедушке были его обычные твидовый пиджак и плоская кепка, а бабушка, одетая в платье в цветочек, обмахивалась шляпой как веером. Они казались постаревшими и какими-то маленькими, точно усохшими. И ещё больше поседели. Уна, увидев их, застыла на месте. Она вскинула хобот и помотала головой. Я думал, она начнёт трубить, но она промолчала. Правда, я с трудом уговорил её опустить нас на землю. Бабушка и дедушка спешили к нам через лужайку.
– Уилл? Это правда ты? – прошептала бабушка. Она едва-едва могла говорить.
– Ну конечно, это он, кто же ещё, – сказал дедушка. Он притянул меня к себе и крепко обнял. Мы оба глотали слёзы. – Я знал, что ты найдёшься, Уилл. Я всегда знал. – Отстранившись, дедушка держал меня за плечи и внимательно разглядывал. – Да ты не парень, а загляденье, Уилл! И подрос как! Совсем большой. Он скоро меня перерастёт, да, бабушка?
Но бабушка только всхлипывала, закрыв лицо руками. Я подался к ней и обнял её. Она как будто стала тоньше, чем я её помнил.
– Что я наделала, Уилл? – сказала она сквозь слёзы. – Что я наделала? – Она уткнулась мне в плечо. – И что меня дёрнуло подарить вам ту треклятую путёвку? Если бы не я, она сейчас была бы с нами. Твоя мать была бы жива.
– Она винит себя, Уилл, – объяснил дедушка. – С тех самых пор никак не может себе простить.
Я привык побаиваться бабушки. Но сейчас я чувствовал, что она нуждается в утешении. И только я могу её утешить. Я заговорил, очень осторожно выбирая слова:
– Нет, бабушка, ты не виновата. Маму убило цунами, а вовсе не ты. Не знаю, кто вызвал эту волну, но уж точно не ты.
Доктор Джеральдина, до этого деликатно стоявшая в сторонке, наконец приблизилась и пожала руки дедушке и бабушке.
– Это я вам звонила, – улыбнулась она. – Может быть, вы меня уже не помните, я Джеральдина. Я рада, что вы здесь. Очень приятно видеть вас снова.
– Ох, конечно мы вас помним, как же мы могли забыть. И это место помним. И маленьких орангутанов. – Бабушка всё ещё не могла совладать с собой. – На реке мы много разных мест повидали, пока разносили листовки. Но ваш приют мы запомнили. Ещё о нем потом разговаривали, да, дедушка?
Но дедушка не слушал. Он смотрел на Уну, которая шагала к нам по лужайке.
– Вот значит, она какая, твоя спасительница. А как благодарят слонов, Уилл?
– Просто скажи ей, – ответил я. – Она поймёт.
Дедушка так и поступил. Он осторожно положил ладонь Уне на хобот.
– Спасибо. Спасибо тебе, – тихо произнёс он, глядя ей прямо в глаза. А потом обратился ко мне: – Трактор тебе, пожалуй, больше ни к чему с такой-то подружкой, да, Уилл?
И дедушка рассмеялся. Понятно, что смеялся он для виду, только чтобы не расклеиться. Но я всё равно не смог себя заставить посмеяться за компанию. Я даже улыбки не сумел выдавить. И это меня обеспокоило.
Беспокойство меня не покидало весь вечер, пока мы вчетвером ужинали у доктора Джеральдины.
– Мы вас нашли в «Google», Джеральдина, – рассказывал дедушка. – Уилл нас научил им пользоваться, помнишь, Уилл? Так мы и разузнали всё об орангутанах и вашем приюте. В прошлый-то раз мы, признаться, не очень разобрались, что тут у вас к чему. Не до того нам тогда было. А теперь-то мы про вас знаем. Ну и дело вы тут затеяли! Великое дело! Да, великое, иначе и не скажешь. Работы у вас, надо думать, невпроворот… И какая самоотверженность! Вот именно: самоотверженность.
Бабушка, кажется, пришла в себя и на глазах превращалась в привычную мне бабушку. То есть она говорила без умолку, перебивала дедушку и всё время ему перечила. Всё как всегда. Только всегда напротив меня за столом сидела мама и заговорщицки мне подмигивала. А теперь нет. И меня вдруг охватила всепоглощающая, щемящая тоска по маме. Бабушка всё говорила и говорила, а я её почти не слушал.
– Уилл? – теребила она меня. – Уилл, ты меня слушаешь? Нам столько нужно рассказать тебе – и о ферме, и о твоей новой школе. Ох, даже не знаю, с чего начать. Но всё будет хорошо, вот увидишь. Я всё уже устроила. И твоя старая комната тебя ждёт, ничего в ней не изменилось.
Снаружи ворчала и кряхтела Уна. Говорила мне: я, мол, здесь, так и знай, от меня не отвяжешься. Хоть бы она пукнула, подумал я. Момент самый подходящий. И смешнее всего, что только я это подумал, как она взяла и пукнула! Да ещё как оглушительно! И длинно! Доктор Джеральдина взглядом показала: «Не вздумай смеяться!» Потому что засмейся я, она бы тоже лопнула со смеху. Но я кое-как сдержался.
– Господи боже, а это-то что? – ахнула бабушка.
– Это Уна, – пояснил я. – Просто Уна, бабушка. Ну… она так разговаривает.
– Боже всемогущий, до чего же я напугалась! Так вот, о чем я?.. Ах да, о том, что всё будет, как ты захочешь, Уилл. А знаешь, что я сделала перед отъездом? Я позвонила в нашу ближайшую школу и рассказала там о тебе. Тамошняя директриса – очень милая дама. Сказала, что ждёт с нетерпением, когда ты появишься. Они там все на седьмом небе от радости. И форма у них, кстати, симпатичная – пиджаки в полоску, чёрную и бордовую. Очень элегантно, правда, дедушка? Тебе понравится, Уилл. У тебя там уже полно друзей. Ты ведь на всю Англию прославился, подумать только. Да что там на всю Англию – на весь мир.
– Как это? – недоумённо спросил я. Я никак не мог взять в толк, о чём это она.
– Так о тебе все газеты писали, солнышко. И «Сан», и «Миррор», и даже «Таймс». И на первой полосе ты побывал, между прочим. Мы эти газетные вырезки храним, все до единой. Ты сенсация. Это же какая история: слон спас тебя от цунами и ты всё это время прожил в джунглях. Маленький Тарзан – вот как тебя прозвали. А завтра в аэропорту тебя будут ждать фотографы, целая толпа. Правда, здорово? Я хотела привезти их прямо сюда, чтобы они сфотографировали тебя со слонихой и орангутанами, но дедушка не велел. Сказал, тебе нужно время, чтобы обвыкнуться. Может, и не надо было его слушать. Но всё равно завтра в шесть у тебя пресс-конференция в аэропорту. Это посольство в Джакарте расстаралось. До чего он милый, этот посол, да, дедушка?
– Завтра? – переспросил я. – Мы улетаем уже завтра?
– Да, солнышко, нам уже пора домой. – Бабушка коснулась моих волос. – Волосы у тебя папины, цвет тот же. Может, чуточку посветлее, на солнце выгорели. И твой папа тоже их длинными носил – ну покороче, конечно, – пока в армию служить не пошёл. Там-то уж пришлось стричься коротко, да, дедушка? А он просто ненавидел стричься. В этом Ираке всё ещё война. Безумие какое-то. Молодые ребята гибнут, и, спрашивается, чего ради? – Бабушкин голос задрожал. – Они ведь все чьи-то сыновья. Или братья, мужья, дочери – все до одного. Ох, не обращайте внимания, – сказала она, утирая слёзы. – Так о чем это я?.. Ах да, твои волосы, Уилл. Когда приедем, обязательно подстрижём тебя перед школой.
