Хлопнула входная дверь: мужья вернулись с перекура. Вика встала им навстречу.
– Витек, – кричит, – пошли домой!
– Как? – говорит Витек. – Уже?
– Как это? – говорит мой муж. – Уже? Да посидите еще!
– Нет, – командует Вика решительно. – Матюша! Одеваться! Домой едем!
– Ну мам, мы еще десять минуточек!
– Никаких минуточек, – а сама качается, – никаких минуточек!
– Слышь, Вика, – говорю, – не дури, оставайся. Витек пьяный, ты пьяная. Как вы сейчас поедете? С ребенком. Если только на такси. Мы вам оплатим!
– Ну уж нет! – говорит Вика. – Мы на триста шестой. Она у нас прямо до крыльца.
– Ну уж нет, – вступает мой муж. – Никаких маршруток. В прошлый раз помнишь, что случилось? Такси вызываем, и все.
– Я обижусь, – говорит Вика.
– Да зачем вообще уезжать, – говорю я. – Поздно уже. Матвейка спать хочет. Давай-ка вы у нас останетесь и поспите. А Витек завтра вас заберет. А?
– Отличная идея, – говорит Витек, и видно, что прям с облегчением вздыхает. – Оставайтесь, Вик, а?
– Раз так, то я одна поеду! – кричит Вика. – А Матвея сам вези как хошь! – и в сапоги ногами пытается попасть.
И тогда я ее беру за руку… Ччерт. Вот. Вот здесь оно и началось. Я ее взяла за руку и стала удерживать.
А Вика стала руку выдергивать и со мной бороться. Пытается, то есть.
А я тогда Вику… Ну, она пьяная, да и вообще… я сильная… в общем, я ее в шутку, ну, в шутку!! – в шутку я ее повалила.
Кстати, я-то и водки не пила.
В шутку повалила и села на нее сверху. Вика бьется. Кулаками по полу стучит и все такое. Истерит здорово. Ну пьяная, абсолютно.
Дальше Витек стал ее утихомиривать. Тоже вроде как в шутку, а я в шутку кричу: «Давай, я ее держу!»
Витек с мужем моим ее взяли и вдвоем в ванную затолкали. Причем в ванной сначала Витек был. А моего не было, это я знаю точно. Моего не было, нет. Мой только заталкивал в ванную. А вот Витек, тот… сначала в ванной был.
А потом он выскочил, мужики навалились на дверь и держат. А там за дверью Вика бьется. Грохот, удары. Что-то Вика крушит, ломает.
Тут я догадалась: красный тазик! Я кричу: Вика, тазик не надо, он молитвенный, наш ребенок молится в этот тазик по утрам! Да какое там.
Мой муж утверждал, что только всего-навсего дал ей два пощечины. Чтобы утихомирить, ну, истерику. Только две пощечины всего, и не более.
Ну, так он говорил. А я не видела. Я к детям побежала, Матвейку успокаивать – мол, все нормально…
Сижу с ними, рисую, читаю. Матвей, бедняга, совсем притихший был.
И потом слышу: тишина.
Дети уснули уже, как я вышла. Витек с мужем на кухне сидят, курят. В ванной красное все от крови было. И обломки красного тазика валяются.
– Господи, – говорю. – Это кто же ее так?
– Сама, – говорят. – Поскользнулась в ванной и нос сломала. Мы ее спать положили в той комнате. Все лицо растеклось. Распухло. Уснула, – говорят.
Так и сказали: уснула.
15. Проспект Стачек. Надя
(аунига был днивник Мамы што она песала всю жизьнь
а мне он Его от даст када мнисполница 14 лет)
* * *
снег етат дибильный достал уже
а как лечили а вот так и лечили и не вылечили а на работу ходить все равно надо. Глаза красить не стала, сил не было. Из подъезда попала сразу в слякоть и еле дошла сколько тут не знаю полкилометра по Стачек. Горло дерет, и голоса нет. Жрать не хочется, курить тоже, постоянный озноб. Надя, бери опять больничный. И взяла опять. Сразу как вышла так и взяла. Назад сил не было идти на триста шестой три минуты проехала сорок рублей отдала смотрели как на идиотку.
Кроссовки мокрые.
На батарее вон.
Рано вышла, говорят. Отлежишься… Все такие добрые. А что денег ни копья.
Спинка дивана пахнет Сашкиным потом (сидеть ему до лета)
и уроки проверить неа не смогу
в окне луна – как обсосанный леденец, похоже: один край прозрачный
сколько ж я уже лежу-то – ужин Дашке хоть какой
и собаку никто не гулял
Даш ты тут?
Мам
тебе плохо что ли
ну я еще не выздоровела как следует
ничего щас грипп такой тяжелый отлежаться мне надо
а в больнице че не вылечили
ну вылечили но не до конца
просто до конца же долго, а тут у меня ты
ну и вообще может я просто выздоравливаю и мне завтра лучше станет
я завтра на работу не пойду
мам тебе чего нибудь принести
неа
А да
набрось пуховик на меня
(прокуренный пуховик валится сверху, и сразу продирает ознобом от неожиданного тепла. Все равно не согреться, даже под пуховиком)
Дашка ты Бакса выгуляла? что в школе
уроки сделала?
смотри, мне сейчас просто не очень
а вообще я сама знаешь
ты у меня смотри
там пожарь яичницу себе, я не буду
нет яиц? А что есть
понятно
а где взяла
понятно
он тебе сам денег дал?
Даш, я тебя предупреждаю он опасный человек он не так просто тебе дает деньги
ты меня понимаешь
нашаривает сигареты и зажигалку, пытается откашляться
дай пульт
(Дашка приносит ей пульт от телевизора)
смотреть телевизор больно, режет глаза, но теле-сияние в воздухе успокаивает Надю
Дашка пристраивается рядом и делает вид, что пишет что-то в тетрадке.
Узоры на диване склеиваются.
Надя делает вдох поглубже. И холодно, и отчего-то воздуха не хватает.
* * *
Наутро приходит крестная. Вваливается, веселая: ну, Надюша, я тебя сейчас буду лечить! Отпросилась с работы!
Ставит все на стол. Меда банку. Творог в пакете. Жир какой-то. Барсучий. Водку. Не пить, натирать. Йогуртов Дашке. Это сколько ж потратила. Надя смотрит как из-под воды. Спина болит, как будто вся – синяк. Никогда так не болела.
(Ночь была трудная. Помру, поняла Надя в ту ночь, и тихо плакала. В больнице две недели. Дашка в школу не ходила. И толку. Еще хуже стало. Выписали без улучшений. Форточка, которая не закрывается – перекосило от грязи, – впускает в комнату много чистого воздуха. Надя полулежит на спине. Всякий раз, как проваливается в сон, начинает не хватать дыхания. И от паники тут же просыпается в полубреду. Ей мерещится Вырица, лагерь школьный, хохот и беготня, но бежать нет дыхания, она во сне садится на корточки, и зеленые пятна перед глазами, и подол – Надя прикладывает к лицу – в красных пятнах.)
