Регину одолевает дрема. Видятся ей зеркала, и сыпучие барханы, перетекающие друг в друга, как те выжженные холмы за окном, черно-зеленая прошлогодняя трава и пепел. Сон такой явный, такой мучительно четкий, угрожающий.
Вдруг парень с велосипедом, нарушая молчание, говорит: видели, какие у нее шрамы? Вот, у меня тоже примерно такие. Несчастная любовь была.
– Дураки вы, ничего не понимаете, ценность жизни (старуха инквизиторского вида, с квадратной челюстью, не отрываясь от «Панорамы»).
Регина сидит неподвижно. Ей невыносимо хочется заглянуть в «Панораму», что читает тетка, позволить себе прочесть хоть две строчки. Но нельзя – и она закрывает глаза.
– Да я просто хотел себя почувствовать, – парень с великом. – Себя не чувствовал, хотел испытать.
– Ну и как? Почувствовал?
– А че, почувствовал. У моей, – говорит он, – подруги тоже шрамы на руках. Вообще, у меня человек шесть знакомых руки резало.
– Идиоты, – отрезает старуха с «Панорамой». – Я психиатр, у нас таких идиотов полный дурдом.
– Ну, зачем же так категорично, – парень с велосипедом. – Вы такого не переживали, но это не значит.
Регина, закрыв глаза, видит перед собой эти шрамы. Схватила нож и располосовала себя вкривь и вкось. Лезвие вязло в мягком и тугом. Даже не убить, а уничтожить. Не ярость, а отвращение. Поезд ускоряется мимо сине-серых небес, самолетов, изрисованных гаражей. Продавщица уже ушла со своим ящиком. Барханы… выжженная черная зелень… противное пиликанье в ушах, откуда только берутся эти звуки, насыпаются, будто мир их через тебя просеивает. Как же болит голова.
Солнце не оставляет на лицах ни тени. Электричка огибает Можайское озеро, вагон кренится, поскрипывает. Раздвижные двери, ведущие в тамбур, съезжают на одну сторону.
Старуха-психиатр складывает «Панораму» и говорит, как бы уже и не парню, а себе:
– Вам жить, значит, не надо? Так отдайте мне тогда свою жизнь, я бы еще пожила. Я-то умирать не хочу.
– А что это вы умирать-то собрались.
– Да я не собралась, молодой человек. Я не собралась. Но врачи, они нынче, знаете, люди очень откровенные. Так прямо и говорят: «У нас таких, как вы, целое кладбище». И «при вашей стадии, – говорят, – пятилетнее дожитие – шесть процентов». А я уже три года корячусь. Вот так, молодой человек.
Регина открывает глаза: а старуха-то в парике, как это она не заметила. Несгибаемая старуха в белесом парике, без бровей, с суровыми складками вокруг рта и носа.
Парень с великом несколько растерян. Он говорит первое, что ему приходит на ум: может, еще выкарабкаетесь? Нет, разоружает его старуха. Увы. Можно только отсрочить. Я стараюсь, но получается так себе. Лекарства в свободную продажу не поступают, а квоты только если моложе пятидесяти. А мне уж шестьдесят годков. Так прямо и говорят: все, только молодым. А вы как хотите. Крутили деньги перед выборами. Месяцами лекарства стояли на таможне. Задержали мне химию – из-за этого метастазы у меня. Люди мрут тысячами, – она поджимает губы. – Уж если вы декларируете, что обеспечиваете лекарствами онкологических больных, – так не врите и обеспечивайте. У меня лекарство стоит двести тысяч за курс. Я его куплю сама, как вы думаете?
Парень с великом только кивает. Регина не выдерживает и выходит в тамбур. Ее бьет дрожь. Продавщицы мороженого, та самая девчонка со шрамами на руках и другая, женщина постарше, сидят на сине-белых ящиках.
Девчонка со шрамами:
– Кормить какого-то там мужчину – на фиг надо. Я и так папашу кормлю. Причем он постоянно еще требует: корми меня, корми! – девчонка задорно фыркает. – А почему я должна его кормить?
– Он твой отец. Все-таки тебя вырастил.
– Он меня не вырастил! Я в детдоме росла! Он алкоголик, пьет все время.
Электричка плывет, покачиваясь, в волнах солнца. Подумаем о работе. Где бы найти фрезеровщика, чтобы «Флорион» могли печь фирменные вафли с логотипом? И дрожь продирает Регину: Господи, чушь какая. Какая бессовестная, чудовищная чушь. Почему она занимается рекламой? Кому это нужно? Да еще и обманывает себя: дескать, наше агентство – единственное – делает рекламу другую, не такую оголтелую, рекламу человечную, забавную… поднимает людям настроение, улучшает атмосферу… Какую атмосферу ты собралась улучшать, Регина? Вот эту? – Она вздрагивает, как от удара, притискивает закостеневшей рукой сумочку к боку и смотрит в окно, как будто надеется найти какой-то ужас там, но там как раз совсем не ужас, там пацан гладит овчарку, и бьет из водокачки под напором прозрачная веселая вода, и пыльные дорожки уводят вдаль, и синее, совсем весеннее небо все синеет и синеет, и весело разгоняются электрички, разминувшись на станции.
Когда отец умер, было тринадцать лет. Дала себе задание: перевести все сонеты Шекспира. Каждый вечер садилась и переводила один сонет. Как та японская девочка с журавликами, только наоборот. Ну почему мы с Сенечкой так поздно встретились. Насколько больше могло бы быть счастья. Дети могли бы. А теперь я того и гляди помру, и что я тогда делать буду. Со своей прекрасной рекламой, которую я делаю. Которой я служу. Все, успокойся. Успокойся и найди в окружающей среде как можно больше букв латинского алфавита. Чем Регине хуже, тем примитивнее, механистичнее задания, которые она сама себе предлагает.
Молодой человек за спиной Регины вытаскивает велосипед на платформу.
Заносит ногу, прыгает в седло.
Едет.
* * *
На набережной Невки – шоу скрытой камеры: дама в красном расхаживает с мегафоном, бесцеремонно пристает к женщинам и вручает им красную коробочку – «ежемесячный бонус от матери-природы». Это Регина придумала: будто бы пародия на рекламу мобильников, а на самом деле – партизанский маркетинг тампонов «Марлен». Женщины хохочут, хлопают в ладоши. Мужчины от смущения остроумно шутят. Марков прыгает сбоку с видеокамерой – сегодня же выложит в интернете вирусное видео. Регина наблюдает.
Вот парень и девушка спешат по гранитным плитам вдоль газона. Приветствую, дорогие мои! – щебечет дама в красном, подлетая к парочке. – Спешу вручить ежемесячный подарок от матери-природы! А что внутри? – Красная дама поворачивается к молодому человеку: почему это происходит всегда перед выходными, а?! А-а, ясно! – молодой человек смущенно хохочет, прикрывая рот рукой. Девушка развязывает бантик и ахает. Теперь они поняли, что это реклама, но такая элегантная, что не только не вызывает ни малейшего раздражения, а радует, веселит, поднимает настроение.
Марков снимает. Холодное солнце светит, дует северный ветер. Невка сияет ослепительно-черным блеском, сверкают над ней окна бизнес-центров, башен, аквариумов. Вышка высится, грохочут грузовики через Кантемировский мост. Примите подарок от матери-природы! – Девчонки хохочут. Одна из них, беременная, протягивает руку. Нет, это не для вас! – и дама в красном делает предупредительно-негодующий жест.
