Диалог продолжается и продолжается в том же невозмутимом и вроде бы откровенном духе. Курия предоставляет прекрасные возможности не только для занятий серьезными исследованиями, но и для развлечений: охоты, верховой езды, азартных игр. Только представьте себе званые обеды с увлекательными сплетнями, изысканными кушаньями и напитками и безусыми прелестными мальчиками, подающими блюда. Для тех, кого не интересуют удовольствия Ганимеда, в изобилии предлагаются наслаждения Венеры. Гетеры, похотливые матроны, всякого рода куртизанки занимают центральное место в жизнедеятельности курии. И в том нет ничего необычного, поскольку наслаждения, которые они предлагают, играют столь же важную роль в удовлетворении потребностей человека в ощущениях счастья. Любовные песнопения, обнаженные груди, поцелуи, ласки, лизание промежности специально натренированными для возбуждения желаний болонками – все это стоит очень недорого.
Подобное любование откровенным распутством и мздоимством ради обогащения можно было принять за ловкую сатирическую проделку. Однако диалог «О преимуществах и достоинстве Римского двора» являет собой весьма своеобразную сатиру, и не только потому, что восхваление тех поступков, которые по замыслу автора должны вызывать у читателя отвращение, приветствовалось некоторыми его соотечественниками9. Дело в том, что, когда Лапо писал свой труд, он домогался назначения в ту же самую курию. Возможно, он испытывал противоречивые чувства. Очень часто люди презирают то учреждение, в которое хотят устроиться на работу. Тем не менее похоже на то, что в инвентаризации пороков курии отражено нечто большее, чем двойственность намерений Лапо.
В его произведении есть место, где он воздает хвалу скабрезным историям, анекдотам и небылицам, которыми обменивались в разговорах апостолические писцы и секретари. Для Лапо не важно, правдивы они или ложны. Главное то, что они занимательны и потому поучительны:
...
«Никому не было пощады, ни отсутствующим, ни присутствующим, доставалось всем в равной мере под дружное гоготанье всей компании. Званые обеды, трактирные посиделки, сводничество, лихоимство, воровство, сексуальные приключения, факты прелюбодеяния и другие постыдные поступки предавались гласности, становясь предметом всеобщего осмеяния. Это доставляло не только удовольствие, но и приносило пользу, поскольку таким образом перед всеми раскрывались особенности жизни и склада характера каждого»10.
Конечно, Лапо иронизировал. Но одновременно он демонстрировал, что владеет сарказмом и способен принимать участие в циничных разговорах, которые высмеивает. Фактически он предлагал себя членам курии и прежде всего Поджо Флорентийскому.
К тому времени, когда Лапо вознамерился устроиться в курию, Поджо уже не был писцом: он занимал более высокий и хорошо оплачиваемый пост папского секретаря. Тогда при папском дворе числилось около ста писцов и всего лишь шесть апостолических секретарей. Поджо имел прямой доступ к понтифику и пользовался значительным влиянием. Толковое предложение, вовремя сказанное слово могли изменить ход рассмотрения важного дела или судьбу выгодной бенефиции.
Среди помощников особое положение занимал secretarius domesticus , или secretus , то есть личный или самый приближенный и доверенный секретарь. Этот пост был самым вожделенным, и, потратив немало лет в трудах на благо его преосвященства, Поджо, чей отец бежал от кредиторов, наконец получил его. Честолюбивый Лапо, да и любой другой претендент на должность при дворе понтифика мог без труда заметить, что «человеком папы» был в первую очередь и прежде всего Поджо.
Но почему Лапо решил, что ироническое изображение развращенного заведения, в котором ему хотелось получить место, поможет снискать расположение Поджо? Ответ простой. В тридцатые годы XV века, а может быть, и ранее, Поджо стал центральной фигурой в тусовке секретарей, которую он сам назвал Bugiale, «фабрикой вранья». Имеются в виду регулярные собрания папских секретарей, на которых они обменивались забавными историями и анекдотами. «Мы никого не щадили11, – писал потом Поджо, вторя Лапо. – Все, что нами не одобрялось, подвергалось осуждению. Зачастую сам папа становился предметом порицания» [30] . Истории, тривиальные или озорные, нередко непристойные, лживые и пасквилянтские, всеми почти сразу же забывались. Запомнились они лишь Поджо. Он додумался сесть за стол и на своем блистательном латинском языке изложил беседы на бумаге, составив сборник, известный под названием «Facetiae» – «Фацетии».
Анекдоты редко сохраняют свою актуальность и свежесть столетиями. Можно считать чудом то, что нас и сегодня заставляют улыбаться некоторые шутки Шекспира, Рабле и Сервантеса. «Фацетии» Поджо, написанные почти шестьсот лет назад, представляют интерес больше как симптомы своего времени. Эти реликты, подобно засохшим в камне древним насекомым, донесли до нас отпечатки стародавней жизни Ватикана. Некоторые шутки отражают обыденные служебные коллизии, случающиеся и сегодня в труде секретарей. Босс рутинно заявляет, что обнаружил ошибки, и требует переписать документ. После того как вы приносите ему тот же документ, притворившись, что ошибки исправлены, он берет его в руки и, бегло просмотрев, говорит: «Теперь все в порядке, можете запечатать»12.
В сборнике есть и миниатюры о природных чудесах и чудищах, напоминающие народные побасенки, а также истории, относящиеся к деятельности церкви. В одной из них он сравнивает папу, пообещавшего побороть схизму, с шарлатаном-скоморохом в Болонье, позвавшим народ смотреть, как он полетит на крыльях: «В конце дня, когда собравшаяся толпа с нетерпением ожидала его полета, он непристойно обнажился и показал всем свой зад»13.
Большинство историй так или иначе связано с сексом. Причем они насыщены непристойными подробностями, женоненавистничеством, презрением к вахлакам и отчасти к церковникам. Вот женщина14, убеждающая неискушенного в таких делах супруга в том, что у нее два влагалища ( duos cunnos ): одно из них, спереди, она предоставляет ему, а другое, сзади, супруга, благочестивая душа, жертвует церкви. Все устраивается наилучшим образом, так как приходский священник вполне доволен дарением. В одной из новелл безмозглый священник в проповеди против распутства ( luxuria ) описывает способы, которыми супруги пользуются для повышения удовлетворения от полового акта, а его прихожане записывают их, чтобы испробовать дома. В другом рассказе не менее тупой святой отец, у которого почти все женщины на исповеди говорят о верности мужьям и почти все мужчины признаются в половых связях с чужими женами, никак не может понять, с какими же женщинами согрешают мужья. В историях постоянно фигурируют сладострастные монахи и отшельники, жадные купцы, хитрые пройдохи, неверные жены и глупые мужья, сюжеты о магическом излечении женских недомоганий в постели. Скабрезна новелла о коллеге-гуманисте Франческо Филельфо: ему приснилось, что он надел на палец подаренное дьяволом кольцо, которое не должно позволить супруге изменять ему. Проснувшись, он почувствовал, что палец находится во влагалище жены. В таком же духе исполнена история о враче-шарлатане, утверждавшем, что способен делать детей разного назначения: купцов, солдат, генералов – в зависимости оттого, насколько глубоко введет свой пенис. Один простак заказал солдата и привел к нему жену. Передумав, он вышел из укрытия, пихнул проходимца в зад, чтобы его орудие вошло поглубже, и вскричал торжествующе: «Per Sancta Dei Evangelia, hic erit Papa!» [31] 15 («Теперь у нас будет папа римский!»)
