Между тем действие трагедии набирало соответствующий моменту динамизм: с момента первого взрыва и до поимки преступника прошло не более двух-трех минут. Некоторые современники, например князь Кропоткин, в своих воспоминаниях утверждали, что в тот роковой день император ехал в бронированной карете. Но это утверждение не соответствовало истине так же, как аналогичное об укреплении ее изнутри «стальными щитами, предохранявшими от пуль» (О. Барковец, А. Крылов-Толстикович)
[163].
«После взрыва полковник Дворжицкий выскочил из саней и бросился к карете, где встретил выходящего из нее государя, который, перекрестившись, немного шатался. На вопрос царя, схвачен ли преступник, полковник Дворжицкий ответил утвердительно и при этом добавил: „Государь, благоволите сесть в мои сани и ехать немедленно во дворец“. — „Хорошо, — ответил Государь, — но прежде покажи мне преступника“. Когда он направился к тому месту, где находился схваченный молодой человек, к нему подоспели со своего поста на Театральном мосту помощник пристава Максимов, околоточный надзиратель Галактионов и случайно проезжавший в это время по Театральному мосту подпоручик 139-го Моршанского полка Митрофан Крахоткин. Конвойцы Мачнев и Олейников поддерживали царя с двух сторон. Ротмистр Кулебякин просил его вернуться к карете, но Император не среагировал на это и продолжал идти в сторону Невского проспекта» (там же).
В это время статистов на разворачивающейся сцене стало значительно больше, так как на место происшествия прибежали взвод 8-го флотского экипажа и взвод юнкеров Павловского училища. В собравшейся толпе также находились возвращавшиеся из Исаакиевского собора в свои казармы лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона унтер-офицер Андрей Сошин и казак Петр Кузьменко. «К лицам, бывшим вокруг Императора, присоединились капитан Адлерберг, штабс-капитан князь Мышецкий и подпоручик Рудыковский, который с тревогой спросил: „Что с Государем?“ — „Слава Богу, я уцелел, но вот…“ — ответил Император, указав на раненых. Услышав это, Рысаков, не потерявший в этот трагический момент чувство иронии, зловеще-радостно изрек „Еще слава ли Богу?“»
[164](там же).
«Приблизившись к преступнику на расстояние трех шагов, царь, взглянув ему в лицо, произнес: „Хорош!“ …Царь оставался здесь не более полминуты, а затем повернулся к месту взрыва. Полковник Дворжицкий, шедший впереди, снова предложил ему ехать во дворец, но получил ответ: „Хорошо, но прежде покажи мне место взрыва“». Считаем вряд ли заслуженными в этой связи упреки, высказанные в его адрес О. Барковец и А. Крыловым-Толстиковичем: «Почему-то никому в голову не пришло выполнить свои прямые обязанности: конвою и жандармам — сразу после первого взрыва увезти царя с места событий». Как видим, с такой просьбой к царю дважды обращался получивший до 70 ран полковник Дворжицкий и один раз — трижды раненный ротмистр Кулебякин. В традициях того далекого времени большего от них ожидать не приходилось. Поступить против воли государя и силой заставить его уехать с места взрыва для них было немыслимо! Что касается упрека в адрес младшего фельдшера Горохова («…не держать убийцу, а перетянуть рваные артерии истекающему кровью императору»), то, по нашему мнению, надо учитывать его психологическое состояние в моменты взрывов и борьбы с задержанным им с другими лицами Рысаковым, а также ужасный характер ранений Александра II и недостаточный для них скромный медицинский статус младшего фельдшера.
Более-менее оправданно выглядят упреки княгини Юрьевской в адрес казаков конвоя, которые, по ее мнению, плохо знали свои обязанности, и в отношении Кулебякина, оставившего без внимания совет хорошенько проинструктировать их на случай покушения на охраняемую особу. По ее воспоминаниям, когда государь вышел из кареты, казаки конвоя не последовали за ним, а остались у экипажа, поддерживая за уздцы лошадей. Только один из них — Кузьма Мачнев, сидевший рядом с кучером и выполнявший обязанности выездного лакея, следуя наставлениям княгини, выполнил свой долг полностью и не отпустил царя ни на шаг от себя. Но главное обвинение убитой горем супруги императора было направлено на капитана Коха: он не поставил на месте покушения ни одного своего агента и остался с Рысаковым, вместо того чтобы перепоручить его другому офицеру и последовать за государем. Будь капитан Кох рядом с Александром II, он бы безошибочно смог выделить из толпы Игнатия Гриневицкого и обезвредить его.
«С правой стороны его находился конвоец Мачнев, с левой — ротмистр Кулебякин. Царь подошел к образовавшемуся от взрыва воронкообразному углублению в промерзшей земле аршина, четыре глубиной и аршин с четвертью в диаметре» (там же).
На первый взгляд, поведение царя выглядит, по меньшей мере, странным. Многие на его месте немедленно покинули бы набережную канала, благословляя судьбу и Бога за чудесное спасение. Но не таков был Александр Николаевич! Ключом к разгадке его поведения в этот роковой для него момент может послужить несомненно верное с психологической точки зрения мнение В. О. Ключевского: «Он отличался мужеством особого рода. Когда он становился перед опасностью, мгновенно выраставшей перед глазами и обыкновенно ошеломляющей человека, он без раздумья шел ей навстречу, быстро принимал решения…» Ему вторит князь П. А. Кропоткин: «Перед лицом настоящей опасности Александр II проявлял полное самообладание и спокойное мужество… Без сомнения, он не был трусом и спокойно пошел бы на медведя лицом к лицу… В день своей смерти Александр II тоже проявил несомненное мужество. Перед действительной опасностью он был храбр…»
О чем же думал этот несомненно смелый человек, глядя на воронку, оставшуюся от взрыва бомбы, которая могла лишить его жизни? Испытывал ли чувство глубокого облегчения и благодарил ли всемогущего Бога за новое чудесное спасение? Мы этого никогда не узнаем, ибо судьба-злодейка, как булгаковская Аннушка, уже разлила свое масло и на кровавую сцену разыгрывающейся трагедии из-за кулис выступил второй герой-злодей:
«Неизвестный человек лет 30-ти, стоявший боком, прислонясь к решетке набережной, который выждал, когда Государь приблизится к нему на расстояние не более двух аршин, воздел руки верх и бросил что-то прямо к его ногам. В тот же миг (спустя не более 4–5 минут после первого взрыва) раздался новый, такой же оглушительный взрыв. Царь и бывшие около него люди сразу же упали. Когда дым от взрыва немного рассеялся, оцепеневшему от ужаса взору очевидцев предстала еще более страшная картина… Теперь уже как минимум двадцать человек, получивших ранения разной степени, лежали у тротуара и на мостовой, корчась от боли.
