Действенным методом привлечения к сотрудничеству революционеров, находившихся в тюрьме, были полученные в ходе дознания по их делу уликовые компрометирующие материалы, дававшие законные основания для привлечения их к уголовной или административной ответственности (вербовка на компромате). В этом случае Судейкин ставил революционеров перед неизбежной для них дилеммой: либо сотрудничество с полицией, либо каторга или ссылка. Выбор был за ними и определялся их революционной убежденностью и морально-нравственным уровнем. Большинство предпочитало уголовное или административное наказание, но отнюдь не все следовали этим путем, предписанным революционной этикой, находились и слабые в психологическом и морально-нравственном отношении отщепенцы.
В отчете о деятельности Петербургского отделения по охранению общественного порядка и спокойствия в столице наше внимание привлекли изложенные в нем сведения об арестах в Москве с помощью завербованного отделением «…весьма важного агента, который находился в революционной среде с давнего времени и потому пользовался доверием партии», нескольких активных народовольцев, среди которых, в частности, значился «известный государственный преступник Яков Стефанович»
[59]. Как нам представляется, заслуга перехода Стефановича в правительственный лагерь целиком принадлежит Судейкину, который сумел убедить его в целесообразности и необходимости сотрудничества с властью.
Г. П. Судейкину также принадлежит честь раскрытия сложного, запутанного и совершенно фантастичного заговора известного революционера С. Г. Нечаева, вознамерившегося с помощью распропагандированных им тюремных стражников поднять в Петропавловской крепости восстание в момент посещения ее императором Александром III, арестовать его, заключить в крепость, а на трон посадить его наследника. Фанатик-народоволец, возможно, и достиг бы своей цели, если бы вовремя не был разоблачен, а 16 караульных солдат Петропавловской тюрьмы не были обезврежены. «Более постыдного дела для военной команды и ее начальства, я думаю, не бывало до сих пор», — начертал Александр III на представленном ему докладе по этому делу. «Постыдное» дело раскрылось, однако, благодаря блестяще сработавшему Судейкину, привлекшему к сотрудничеству народовольца Л. Ф. Мирского, осужденного за попытку покушения на шефа жандармов А. Р. Дрентельна к вечной каторге.
Подробности этого дела скрыты завесой тайны, а то, что стало явным, обобщил в 1906 году П. Г. Щеголев, отсидевший за это два месяца в «одиночке» в Крестах. «Юноша без стойкости и выдержки, — писал о Мирском Щеголев, — с огромной жаждой жизни, революционер только по склонности к романтическим эффектам
[60], Леон Мирский не выдержал (тюремного заключения) и пал духом». Заключенный обратился к коменданту Петропавловской крепости с прошением о допуске к нему в камеру православного священника, с которым он мог бы поговорить «по душам». «Душеспасительная» беседа, вероятно, кончилась так же, как и для Овода, героя популярного романа Э. Войнич. Вскоре, вместо того чтобы отправить Мирского по этапу в Восточную Сибирь, его поместили в одиночную камеру Алексеевского равелина, где с ним через распропагандированных часовых установил контакт Нечаев. Нечаев в общих чертах посвятил Мирского в свои далеко идущие планы, а в ноябре 1881 года директор Департамента государственной полиции В. К. Плеве «совершенно конфиденциально» просил коменданта Петропавловской крепости И. С. Ганецкого «…разрешить смотрителю Алексеевского равелина дать разъяснения капитану Судейкину по некоторым вопросам относительно арестантских помещений равелина и условий содержания в оных арестантов. Эти сведения представляются крайне необходимыми по арестному делу, производящемуся в Департаменте».
Естественно, такое разрешение Судейкину было дано, даны были и соответствующие разъяснения. Естественно, Департамент полиции в первую очередь интересовали не сами условия содержания арестантов Алексеевского равелина, а Мирский и нечаевское дело. Письмо В. К. Плеве к И. С. Ганецкому было не что иное, как дымовая завеса, легенда — вполне оправданная предусмотрительность жандармов после пропагандистской деятельности Нечаева в крепости. В деле «секретного государственного преступника М.», хранившемся в управлении коменданта крепости, историк Щеголев обнаружил записку и несколько писем Мирского к Ганецкому, из которых положительно следовало, что он пошел на сотрудничество с властями и сдал им Нечаева
[61].
27 марта 1882 года из Трубецкого бастиона в Алексеевский равелин для внутрикамерной разработки были переведены десять народовольцев. Среди них были Исаев и Баранников, которых поместили по обеим сторонам рядом с камерой № 13. В камере № 13 сидел агент Департамента государственной полиции Леон Филиппович Мирский. А уже 28 марта того же года комендант крепости генерал-майор Ганецкий обратился к министру внутренних дел Н. П. Игнатьеву с письмом, в котором писал: «Начальник секретного отделения С.-Петербургского обер-полицмейстера ОКЖ майор Судейкин сего числа явился ко мне и доложил о последовавшем со стороны Вашего Сиятельства разрешении к допущению его к арестантам Алексеевского равелина… Ввиду экстренного дела… допустив его сего числа к одному из прежних арестантов, содержащемуся в № 13, долгом считаю… покорнейше просить Ваше Сиятельство о снабжении меня письменным разрешением на допущение названного штаб-офицера в Алексеевский равелин, так как… в оный без особого Высочайшего разрешения воспрещено впускать кого бы то ни было, кроме шефа жандармов».
