Правой рукой Зубатова был Евстратий Павлович Медников, 1853 года рождения, из крестьян, заведовавший агентами наружного наблюдения или филерами, содержавший конспиративную квартиру для встреч Зубатова с агентурой и имевший на руках кассу отделения. Старообрядец, малограмотный человек (закончил церковно-приходскую школу), в 25-летнем возрасте пошел служить в армию, дослужился до унтер-офицера и в 1881 году по семейным обстоятельствам был уволен в запас. В том же году был принят на полицейскую службу внештатным околоточным надзирателем, но сразу замечен начальством и переведен работать филером в только что открывшееся Отделение по охранению общественной безопасности и порядка при канцелярии московского обер-полицмейстера. Уже в 1890 году Медников, благодаря своему природному уму, сметке, хитрости, необычайной трудоспособности и настойчивости, выдвинулся на руководящий пост и возглавил всю филерскую работу Московского охранного отделения. «Он понял филерство как подряд на работу, прошел его горбом и скоро сделался нарядчиком, инструктором и контролером, — вспоминает о нем Спиридович. — Он создал в этом деле свою школу — Медниковскую или, как говорили тогда, Евстраткину школу. Свой для филеров, которые в большинстве были из солдат… он знал и понимал их хорошо, умел разговаривать, ладить и управляться с ними».
Медников, признанный всеми филером № 1 России, работал за десятерых, нередко проводя ночи напролет в отделении на кожаном диване. Впрочем, Евстратий Павлович «соблюдал» и собственные интересы: под Москвой он содержал «именьице с бычками, коровками и уточками», домик, а в домике достаток, ведь рабочая сила — его же филеры — была дармовая, а жена, простая русская баба, успешно вела хозяйство. Став старшим чиновником для поручений, Медников получил Владимира в петлицу, выправил грамоту на дворянство и на досуге занимался составлением для себя герба, на котором он хотел изобразить пчелу как символ трудолюбия и снопы.
12 часов ночи. Огромная низкая комната с большим дубовым столом посредине полна филеров. Молодые, пожилые и старые, с обветренными лицами, они стоят кругом по стенам в обычной позе — расставив ноги и заложив руки назад. Каждый по очереди докладывает Медникову данные наблюдения и подает затем записку, где сказанное отмечено по часам и минутам, с пометкой об израсходованных по службе деньгах.
— А что же Волк? — спрашивает Медников одного из филеров.
— Волк, Евстратий Павлович, — отвечал тот, — очень осторожен. Выход проверяет, заходя куда-либо, также проверку делает и опять-таки и на поворотах, и за углами тоже иногда. Тертый-с.
— Заклепка, — докладывает другой, — как заяц, бегает, ничего не видит, никакой конспирации, совсем глупый.
Медников внимательно выслушает доклады про всех этих Заклепок, Волков, Умных, Быстрых и Галок… Он делает заключения, то одобрительно кивает головой, то выказывает недовольство. Вот он подошел к филеру, любящему, по-видимому, выпить. Вид у того сконфуженный; молчит, точно чувствует, что провинился.
— Ну, что же, докладывай! — говорит иронически Медников.
Путаясь и заикаясь, начинает филер объяснять, как он наблюдал с другим филером Аксеновым за Куликом, как Кулик зашел на «Козихинский переулок дом 3, да так и не вышел оттуда — не дождались его».
— Так-таки и не вышел? — продолжает иронизировать Медников.
— Не вышел-с, Евстратий Павлович.
— А долго ты ждал его?
— Долго, Евстратий Павлович.
— А до каких пор?
— До одиннадцати, Евстратий Павлович.
Тут Медников не выдерживает больше. Он уже знает от старшего, что филеры ушли с поста в пивную около 7 часов, не дождавшись выхода наблюдаемого… А у Кулика должно было состояться вечером интересное свидание с «приезжим» в Москву революционером, которого надо было установить. Теперь этот неизвестный приезжий упущен.
Побагровев, Медников сгребает рукой физиономию филера и начинает спокойно давать зуботычины. Тот только мычит и, высвободившись, наконец, всхлипывает:
— Евстратий Павлович, простите, виноват.
— Виноват, мерзавец, так и говори, что виноват, говори прямо, а не ври! Молод ты, чтобы мне врать. Понял? Мо-лод ты! — с расстановкой отчеканил Медников. — Дурр-рак! — И ткнув еще раз, больше для виду, Медников, уже овладевший собой, говорит спокойно: — По пятерке штрафу обоим! А на следующий раз — вон; прямо вон, не ври! На нашей службе врать нельзя. Не доделал — винись, кайся, а не ври!
…То, что происходило в филерской, знали только филеры да Медников. Там и награды, и наказания, и прибавки жалованья, и штрафы, там и расходные, то есть уплата того, что израсходовано по службе, что трудно учесть и что всецело зависело от Медникова. Просмотрев расход, Медников произносил обычно: «Ладно, хорошо». Найдя же в счете преувеличения, говорил спокойно: «Скидай полтинник; больно дорого платишь извозчику скидай». И филер «скидал», зная, что, во-первых, Евстратий Павлович прав, а, во-вторых, все равно всякие споры бесполезны.
Лучше филеров Медникова ни в Москве, ни во всей России не было, а они признавали только своего Евстратия Павловича. Многие из них здорово выпивали и для всякого постороннего взгляда выглядели недисциплинированными и малоприятными. Но зато медниковский филер мог целый вечер пролежать в баке над ванной, в лютый мороз часами дожидаться выхода объекта слежки, чтобы провести его потом до дома, установить, где живет, с кем дружбу водит, когда встает поутру и когда свет гасит на ночь. Он мог без багажа и часто без денег вскочить в поезд за объектом и уехать за тысячи верст от Москвы; он попадал даже за границу, не зная «ихних языков», но объекта не бросал и всегда возвращался обратно с результатом.
Медниковский филер так стоял извозчиком, что самый опытный и наметанный глаз не мог бы признать в нем агента-сыщика. В ведении Медникова находился извозчичий филерский двор, состоявший из нескольких выездов (аналог нынешнего автопарка), ничем не отличавшихся от обычных московских «ванек». Сотрудник филерской службы умел изображать из себя и торговца спичками или лотошника; мог прикинуться дурачком и вступить в разговор с объектом, якобы проваливая себя и свое начальство; он, не колеблясь, продолжал наблюдение за боевиком, зная, что при провале рискует получить на окраине города либо пулю, либо нож, что и частенько имело место.
Единственного, чего Медников не мог добиться от своих подопечных, пишет Спиридович, это сознания собственного профессионального достоинства. Его филеры все-таки страдали комплексом неполноценности, считая свое ремесло заборным. В 1894 году при Московском охранном отделении под непосредственным руководством Зубатова был создан «Летучий отряд филеров» или «Особый отряд наблюдательных агентов», во главе которого естественно стал Медников. В 1902 году, когда Зубатов был назначен руководить Особым отделом Департамента полиции, он взял с собой в Петербург и Медникова, и часть «Летучего отряда». Первый филер России направлял своих подопечных в командировки в губернии, поручая им наиболее ответственные дела и постановку филерского дела на местах
[83].
