По всему было видно, что киевляне волновались и ударить в грязь лицом перед «петербургским чином» не хотели. Обыск и аресты — не простое мероприятие, жандармы могли встретить и вооруженное сопротивление, так что обстановка была тревожной и напряженной. «В отдельном кабинете сидели генерал (Новицкий. — Б. Г.,Б. К.) и упомянутый Меньщиков, как всегда одетый с иголочки, в форменный фрак с золотыми пуговицами, в дымчатых очках, непринужденный и выхоленный. Был он когда-то секретным сотрудником… а в данный момент считал себя центральной фигурой… Наконец принесли ордера и начали их раздавать жандармским офицерам и полицейским чиновникам с кратким указанием об особенностях предстоящего обыска. Затем генерал упомянул, что требуется тщательный осмотр не только квартир, но и чердаков и подвалов, т. к. место нахождения тайной типографии не выяснено. Тут на губах его мелькнула злорадная улыбка, очевидно, по адресу чиновника Меньщикова, причем типография тогда так и не была обнаружена… От поры до времени Меньщиков наклонялся к уху генерала и, видимо, суфлировал ему, раздражая этим Новицкого, что выражалось в нетерпеливых жестах и движении губ генерала. В заключение было сказано, что весь материал обыска должен быть самим офицером перевязан, надписан ярлык и сдан Л. П. Меньщикову, который и будет находиться до утра в управлении и в случае надобности давать по телефону указания или разрешать сомнения».
Местное руководство, таким образом, из управления операцией было выключено полностью. В эту ночь предстояло сделать 137 обысков, в нарядах было по 3–4 человека. К Заварзину, руководившему одним нарядом, подошел городовой и сказал, что он московский филер и назначен в наряд, чтобы указать местного студента «Хмурого», которого он «пас» накануне (в ордере фамилия студента не была указана, а стоял указанный здесь псевдоним, так как фамилию его выяснить до обыска не удалось). Обыск, первый для молодого Заварзина, прошел по заранее разработанной схеме:
«Было два часа ночи… Улицы были пусты, кое-где стояли дремавшие извозчики… идти пришлось недалеко. Звоним… несколько раз, прежде чем раздались шаги дворника. С громким ворчанием он приотворяет калитку… но при виде полиции тотчас подтягивается. Он оказался расторопным, хорошо знающим всех жильцов человеком. Я объяснил ему, зачем мы пришли, на минуту он задумался и сказал: „Стало быть, вам Лебедев нужен, к нему постоянно всякая шушера ходит, блондин косоглазый он“. Филер подтвердил эти приметы. Вслед за дворником… поднялись по крутой темной лестнице на четвертый этаж, где он позвонил у одной из дверей. На вопрос женского голоса дворник ответил: „Отворите, дело к вам есть!“ Дверь распахнулась, и на пороге показалась полураздетая женщина лет 50 со свечой. Увидев жандарма и полицию, она точно замерла, свеча задрожала в ее руке, и она со страхом впилась в меня глазами. Момент был неприятный. Кажется, свободней всех чувствовал себя дворник, шепнувший ей имя Лебедева. Она, видимо, несколько пришла в себя и молча указала на вторую дверь направо, к которой быстро направились филер и жандарм с потайным фонарем в руке. Филер быстрым движением приподнял тюфяк у ног спящего на постели человека и вынул оттуда револьвер; жандарм, также быстро проведя рукой под изголовьем, посадил Лебедева на кровать. Многие революционеры на случай обыска… держат заряженный револьвер под матрацем у своих ног, в том расчете, что при внезапном пробуждении человек приподымается, и ему удобнее протянуть руку к ногам, нежели к изголовью. Лебедев… начал одеваться, не отвечая ни на один вопрос, но, рассматривая нас своими… раскосыми глазами, пренебрежительно улыбался. Около него сел городовой… следить за всеми движениями Лебедева, так как бывали случаи, когда арестованные… вскакивали и стремительно выбрасывались через окно на улицу… Беглый осмотр переписки установил, что Лебедев принадлежал к партии эсеров и являлся членом президиума по организации забастовки и… демонстрации. Здесь был и набросок из трех сборных пунктов. Составлен протокол, сданы на хранение хозяйке вещи Лебедева, а он отправлен в тюрьму. Дальнейшая его судьба принадлежала уже судебной власти. Непрошеные гости покинули… квартиру»
[87].
…А. И. Спиридович стал новым начальником Киевского охранного отделения, а П. П. Заварзин по рекомендации последнего поехал в Кишинев руководить местным охранным отделением. Первым успехом Киевской охранки стал арест давно находившегося в розыске эсера Мельникова, принимавшего деятельное участие в подготовке убийства Сипягина и скрывавшегося под фамилией Завадского. Он приехал в Киев из Крыма и неожиданно столкнулся с филером, знавшим его в лицо. У террориста реакция оказалась лучше, чем у филера, и Мельникову удалось улизнуть. Впрочем, на следующий день филеры, получившие разнос от Спиридовича, нашли его снова. Террорист пытался скрыться и закрылся в уборной. Оттуда его и вытащили, взломав дверь.
Следующей целью стала поимка неуловимого Григория Андреевича Гершуни, шавельского мещанина и провизора Герша Исаака Ицкова (Цуковича), создателя, первого руководителя и диктатора эсеровской Боевой организации, умного, хитрого и волевого революционера, обладавшего исключительной способностью вовлекать молодежь в водоворот революционной и террористической деятельности. Особым успехом он пользовался у экзальтированных девиц, и в Киеве был целый кружок его поклонниц. Е. Азеф, хорошо знавший Гершуни, отказывался выдать его и снабжал полицию отрывочными скудными сведениями.
«Федор Петрович» для одних, Брентов и Кауфман — для других, всегда «отдокументированный» несколькими липовыми паспортами, Гершуни казался неуловимым. Министр внутренних дел Плеве сердился на неповоротливых охранников. Однажды он вызвал к себе Зубатова и, показывая на стоявшую у него на столе фотографию Гершуни, сказал, что она будет до тех пор украшать его рабочее место, пока тот не будет схвачен.
Фотографии и приметы Гершуни были разосланы по всем охранным отделениям и пограничным пунктам, за его поимку была обещана награда — 15 тысяч рублей. Циркуляры и ориентировки с требованиями принять меры по задержанию главного боевика эсеров непрерывным потоком летели с Фонтанки, 16. Чуть ли не каждый день обалдевшие от начальствующего стресса агенты и сотрудники по ошибке брали лиц, похожих на Гершуни. Киевская охранка пыталась «достать» его с помощью агентуры. Чины охранотделения вышли на некоторых эсеров и установили конспиративную квартиру местного комитета, но Гершуни там не появлялся.
Однажды на конспиративную квартиру к Спиридовичу пришел один из его сотрудников по кличке «Конек» и сообщил, что в киевский комитет эсеровской организации пришла телеграмма, чрезвычайно взволновавшая всех — ожидался приезд какого-то важного лица. Спиридович по глазам агента почувствовал, что тот что-то не договаривает, но больше из него выудить ничего не удалось. «Конек» боялся. Спиридович отпустил его, поначалу не придав услышанному большого значения.
