В 1815 году в Петербург прибыл посол Персии Абул-Хасан-хан и, что называется, произвёл там своим появлением большой переполох. Петербургский двор был настроен установить с шахом самые дружественные отношения и проявил к послу максимум внимания и уважения. В этом смысле оказание внешних — протокольных — почестей и потакание восточным вкусам посла занимало не меньшее место, нежели сами политические переговоры.
Некоторое время спустя распространился слух, что персидский посол якобы недоволен оказанным ему приёмом, в частности, находившийся на Кавказе генерал Ртищев прислал на этот счёт «конфиденциальную информацию» И. А. Вейдемейеру. Глава Коллегии иностранных дел отнёсся к ней весьма скептически, охарактеризовав усердие Ртищева как лишнюю суету, но на всякий случай проверил, всё ли в этом деле было в порядке. Из представленной ему «Записки касательно содержания здесь персидскаго посла» явствовало буквально следующее.
Для посла «на казённый счёт был нанят и прилично обмеблирован» дом с арендой по две тысячи рублей в месяц, включая отопление и освещение. «При доме находится фрунт из сорока человек при одном офицере. Стол для посла и свиты его стоит каждый день до трёхсот рублей. Сверх того: наняты восемь человек лакеев, один швейцар и восемь рабочих мужиков. Содержится для посла хорошая карета четвернёй с двумя лакеями в придворной ливрее (сей ливреи по прежним примерам даваемо не было). Другая карета для племянника его и секретаря, четвернёю же, и ещё коляска парою для посольских чинов и служителей. Во время загородних его со свитою поездок нанимается особая карета. Лекарства и разные другие их потребности удовлетворяются все от казны. Приведённые лошади и слоны содержатся все от нашей казны, сии последние одни стоят около трёх тысяч рублей в месяц».
Для оформления протокольного визита посла в Коллегию иностранных дел, предшествовавшего аудиенции у Александра I, был разработан специальный церемониал. Этот визит управляющему коллегией И. А. Вейдемейеру перс должен был нанести на третий день после приезда в столицу За послом в придворной карете цугом был послан «правитель дел Церемониальнаго Департамента вместе с состоящим при Персидских переводах чиновником» — попросту, переводчиком, владеющим персидским языком. Перед каретой ехали верхом берейтор и четыре ездовых конюха, «да восемь лакеев и два скорохода пешие, а сверх того одиннадцать лошадей, а при них по одному конюху» (лошади брались про запас, на случай, если вдруг основная упряжь каким-то образом выйдет из строя). Весь этот кортеж возглавляли и замыкали два взвода кавалерии российской императорской гвардии.
Забрав с собой посла, кортеж в сопровождении кавалерии — один взвод спереди, второй сзади, — с берейторами, верховыми конюхами, шестью дворцовыми лакеями и двумя скороходами трогался от резиденции посла к зданию Коллегии иностранных дел. Посланный за послом специальный пристав сидел в одной карете с персом, занимая место напротив. По бокам кареты шли два дворцовых лакея и ехали верхом члены посольства и свиты посла. За послом ехала обычная карета с церемониймейстером и переводчиком.
У въезда в здание КИД посла встретила рота почётного караула со знаменем. Под звуки марша и барабанной дроби послу отдали честь. При выходе из кареты его встретили два секретаря коллегии, на лестнице, покрытой сукном, стояли два других чиновника, а перед самим аудиенц-залом посла встречали два советника. В так называемых передних покоях были выстроены шпалерами ливрейные служители и придворные официанты.
В приёмной зале вместе с Вейдемейером находились старшие советники и эксперты Коллегии иностранных дел. Для хозяина ведомства и посла, «по прежним примерам», были поставлены стол и два кресла. При входе посла в зал управляющий КИД пригласил посла сесть, «имея на голове шляпу». После обмена комплиментами Абул-Хасан-хан подал копию верительной грамоты и речи, которую ему предстояло держать при вручении подлинника грамоты императору Александру I. Потом посла «потчевали кофием и сластьми». Сопровождавшие посла чиновники и члены свиты, оставшиеся в так называемой антикамере, тоже получали угощение (конфеты, шербет и прочие сладости).
По окончании визита совершилась церемония проводов посла, почётный кортеж выстроился в том же порядке, рота почётного караула отдала отъезжающему дипломату честь, и кортеж направился в резиденцию посла.
Русские цари до времён Карла XIV Юхана (Бернадота) никогда не ступали на шведскую землю, и вот случилось! Нежданно-негаданно, без приглашения (!) в шведскую столицу пожаловал Николай I!
…10 июня 1838 года в Стокгольм зашёл русский пароход и стал на якорь. Его ждали, потому что на его борту должен был находиться царевич Александр, будущий император Александр II, прибывший с ответным визитом к кронпринцу Оскару уже побывавшему в Санкт-Петербурге. Накануне этого события французский посол в Стокгольме Морнэ обратил внимание на то, что в официальной программе русского царя месяц июнь почему-то не упоминался, а было между тем известно, что Николай I любил наносить визиты-сюрпризы. В шведском королевском доме на этот момент, кажется, никто внимания не обратил.
Для русского наследника Александра Николаевича в основном королевском и в летнем дворце в Русерсберге подготовили гостевые апартаменты. Согласно заранее утверждённой церемонии цесаревича Александра должен был забрать с парохода шведский катер. На набережной, у Лугордского причала, что прямо напротив шведского королевского дворца, его должны были встретить высшие должностные лица королевства и провести во дворец.
Сперва всё шло согласно протоколу. Шведы подали к пароходу катер, он взял с борта цесаревича Александра и отчалил, держа курс на причал, что напротив королевского дворца. Но как только шведский катер с гостем отошёл от парохода, там быстро был спущен свой катер, в него сели два господина, один из которых был высокого роста и с голубой лентой через плечо. Оба катера причалили к Лугордской лестнице почти одновременно. Господин с голубой лентой сошёл на берег, протиснулся через толпу встречающих и любопытствующих шведов, легко преодолел ступеньки лестницы и быстрым шагом пошёл ко дворцу. За ним шёл господин, которого, кажется, в Стокгольме уже видели. Ну как же! Это был граф Константин Сухтелен, генерал-майор, генерал-адъютант царя Николая и сын бывшего посла России в Швеции Пауля (Павла) ван Сухтелена! Он тут знал всех и вся и уверенно вёл высокого господина к цели.
Карл Юхан в это время по обыкновению сидел в своей комнате то ли в рубашке с закатанными рукавами, то ли в халате и читал газету. Неожиданно в комнату с криками: «Сир, император!» ворвался его приближённый граф Магнус Брахе. Он стоял у окна и наблюдал за процессией, высадившейся у Лугордской лестницы, и среди высадившихся из русского катера персон узнал царя Николая. Король был чрезвычайно удивлён, полагая, что произошло какое-то недоразумение и что Брахе цесаревича перепутал с царём. Недоразумение тут же прояснилось: открылась дверь спальни-кабинета, и в проёме Карл Юхан увидел Николая I! Вот так русские императоры наносили визиты свои коллегам!
Монархи обнялись, дверь за ними поспешили закрыть, и о чём они говорили в эти минуты, осталось тайной. Вероятно, Карл Юхан извинялся за свою одежду, а Николай, довольный, обняв его за плечи, водил по комнате, громко хохотал и спрашивал: «Что, Ваше Королевское Величество? Не узнали?» С тех пор как маршал Бернадот встретил 17-летнего царевича Николая в Париже, прошло уже 24 года.
