В распоряжении короля Швеции было всего полчаса, чтобы переодеться и встретить императора России «во всеоружии». Николай I объявил, что прибыл в Стокгольм с дружеским визитом инкогнито и хотел бы остановиться в апартаментах, выделенных для его сына. На том и порешили. Король чрезвычайно обрадовался неожиданному визиту: отношения с Россией были прекрасными, особенно после того как Швеция поддержала Россию в войне с Турцией (разумеется, морально) и в некоторых других вопросах. Николай I обращался с Карлом Юханом демонстративно вежливо и внимательно — как со старшим. Когда оба монарха со своими свитами верхом на лошадях выехали на ознакомительную прогулку по шведской столице, царь намеренно сдерживал своего коня, чтобы оставаться на полголовы сзади короля. Русскому императору показали, что могли, в том числе и процесс обучения шведских солдат, и гарнизонный госпиталь в Кунгсхольмене. Император был чрезвычайно доволен посещением госпиталя и выразил восхищение всем, что там увидел, заявив, что ничего подобного ему ранее лицезреть не приходилось. Что касается обучения солдат, то тут российский император был более критичен и сказал, что ему «солдаты-профессора» импонируют мало. Он считал, что простому народу, к которому принадлежали шведские рекруты, вряд ли требовалось умение читать и писать.
Разумеется, в пригородном районе Ердет состоялся парад. Оттуда через понтонный мост поехали в Русендаль, где на фарфоровом заводе императору показали порфирную вазу, которую через несколько месяцев доставили в Петербург в качестве подарка от Карла Юхана.
Визит длился два дня и закончился большим праздником во дворце. Николай I в полночь также незаметно, как прибыл, покинул дворец через чёрный ход, так что его свите пришлось сломя голову мчаться к набережной, чтобы успеть соединиться с ним на пароходе. Царевич Александр остался в Стокгольме ещё на несколько дней. Карл Юхан долго вспоминал и рассказывал об этом неожиданном и радостном событии. Шведский историк А. Э. Имхоф утверждает, что родившийся в 1831 году внук короля Август получил второе имя «Николай» в честь русского самодержца. Вероятно, тоже «инкогнито», потому что в официальных календарях Швеции оно нигде не фигурирует.
Заметим, что дипломатический экспромт Николая I в Швеции был в некотором роде повторением его спонтанного визита в 1835 году из Праги в Вену. Тогда, 26 сентября/8 октября, после торжественной закладки памятника русским воинам, павшим в битве при Кульме в 1813 году, и встречи с кесарем Фердинандом I и прусским королём Фридрихом Вильгельмом III, император неожиданно объявил всем, что уезжает в Вену. Все были подготовлены к тому, чтобы проводить Николая обратно в Россию, и, естественно, изумились подобному известию.
В день отъезда Николай спросил у Фердинанда и его супруги, не имеют ли они поручений в Вену. Обнаружив на августейших лицах вопрос, царь нетерпеливо повторил австрийцам:
— Да, да, я отправляюсь засвидетельствовать моё почтение вдовствующей императрице
[125] и прощусь с вашими величествами в будущий понедельник.
В гостиную вошёл князь Меттерних. Николай I увлёк его в свой кабинет, посадил за письменный стол и сказал:
— Пишите вашей жене.
Канцлер выразил недоумение: какое письмо, что писать?
— Пишите, что хотите, — ответил Николай I, — я отвезу ваше письмо.
«Тогда я раскрыл рот гораздо шире глаз», — вспоминал австриец.
— Да, да, это не шутка, — подтвердил царь, — я, право, еду в Вену и буду там через 24 часа и вернусь в понедельник.
Меттерних вывел на бумаге три строки, обращенные к своей молоденькой и беременной жене: «В мире происходит множество вещей, не постигаемых умом, но тайна которых заключается в сердце. Вы получите это письмо через курьера, какого ещё никогда не было и не будет никогда!» Канцлер разгадал тайну, заключённую в сердце: Николаю I давно нравилась отсутствующая в Праге супруга Меттерниха, и он каждый раз, когда видел её, оказывал ей всяческие знаки внимания.
Австриец подал царю письмо открытым, но августейший курьер потребовал от него конверт запечатать. У Меттерниха не оказалось при себе печати, и тогда ему одолжил свою печать король Пруссии.
Николай взял письмо, сел вместе с графом Бенкендорфом в коляску и, как пишет Татищев, под его именем помчался в Вену. Меттерних стал беспокоиться, что императора России без соответствующего паспорта могут задержать и арестовать на границе. Он выслал вслед за царём курьеров, чтобы предупредить вдовствующую императрицу о прибытии нежданного гостя, но наш царь любил путешествовать быстро, и курьеры опередить его не смогли.
27 сентября/9 октября 1835 года запылённая коляска с Николаем и Бенкендорфом въехала на двор русского посольства в Вене. Привратник позвонил в колокольчик, из подъезда выбежал слуга, государь вышел ему навстречу и спросил, знает ли тот, кто приехал. Слуга ответил отрицательно, прибавив, однако, что, «кажись, видал его намедни в посольстве». Николай I довольно рассмеялся — шутка удалась — и сказал, что он — не дипломат. На шум из посольства вышел советник А. М. Горчаков, исполнявший обязанности временного поверенного в делах, и был крайне удивлён лицезреть перед собой своего императора. Николай I попросил его пока никому не объявлять о своём приезде. Никому, кроме княгини Меттерних, к которой с поручением царя немедленно поехал Горчаков…
Когда в деле были замешаны принципы, Николай I относился к протоколу очень скрупулёзно. После июльских событий 1830 года королём Франции стал Луи Филипп (1773–1850), и Николай Александрович долго отказывался называть его «любезнейшим братом», как это предписывал этикет. Он считал его узурпатором трона, и первый раз это нарушение этикета произошло при назначении французским послом в Петербург герцога Тревизского, маршала Адольфа Эдуарда Казимира Жозефа Мортье (1768–1835). В ответ на просьбу французского министра иностранных дел исправить это «упущение» из Петербурга поступило уверение, что русский император не считает французского короля «любезнейшим» и не видит в нём «брата».
Принципиальность Незабвенного в конечном итоге закончилась громким дипломатическим скандалом. Тюильрийский двор, «стиснув зубы», решил стойко сносить протокольные издержки своих отношений с Россией. «Другой на моём месте отплатил бы оскорблением за оскорбление, — писал Луи Филипп австрийскому послу графу Аппони, — и вся Франция, поверьте, рукоплескала бы ему! Я же вынослив: ignoramus! Таково, вы знаете, правило моё относительно императора Николая». Но обстановка подозрения и взаимного недоверия делала своё дело.
…Всё началось с невинного протокольного события. Посол в Париже граф Ф. П. Пален в конце 1841 года получил указание прибыть в Петербург для консультаций с Николаем I. Граф оповестил об этом официальной нотой МИД Франции и попрощался с королём. Луи Филипп на прощальной аудиенции произнёс загадочные слова: «Я всегда с удовольствием вижу графа Палена близ себя и всегда сожалею об его удалении. Больше я ничего не имею вам сказать».
