О «разведочной» деятельности царских дипломатов можно написать целое исследование. Посланник в Константинополе Андрей Яковлевич Италийский (1743–1827) в сентябре 1806 года сообщает А. Я. Будбергу о том, что турецкий драгоман Ханджерли проявляет склонность к откровенным беседам, в которых раскрывает русским важные сведения. Так, он подробно проинформировал о приёме султаном Ф. Г. Себастиани нового посла Наполеона в Турции, в связи с чем Италийский намеревался взять турка в разработку. Для продолжения оперативного контакта с Ханджерли посланник привлёк своего драгомана, статского советника Иосифа Петровича Фонтона.
Консульский агент в Бухаре статский советник Я. Я. Лютт (в некоторых источниках Лютш) в мае 1902 года шифрованной телеграммой доложил в Центр о том, что англичане затеяли возню в Афганистане с целью завладеть приграничными с Россией территориями. Для сбора более полных и точных сведений на этот счёт Лютт намеревался направить в Афганистан разведчика из числа местных граждан. «Подходящее лицо найдено, — писал он, сообщая примерный маршрут этого лица в Афганистане. — Расходы по поездке и вознаграждению 600, продолжительность три месяца с обязательством донести в пути два раза. Почтительнейше испрашиваю указаний».
Указания были даны немедленно. Первый департамент ответил согласием на выделение агенту Лютта 600 рублей и провести расходы по статье «чрезвычайные издержки».
Аналогичная проблема в августе того же года возникла для консула в Мукдене и действительного статского советника Лессара. Он испрашивал деньги на учреждение группы секретных агентов для участия в мероприятии, которое было нежелательно афишировать китайским властям. «Расход на шестерых агентов — 3600 рублей», — сообщал он в Центр. (Как мы видим, в МИД на содержание секретной агентуры была уже установлена определённая такса — 600 рублей.)
На шифротелеграмме товарищем министра князем В. А. Оболенским-Нелединым-Мелецким «наложена» резолюция: «Согласен», а управляющий Департаментом личного состава и хозяйственных дел барон К. К. Буксгевден уведомил Лессара о том, что директор 1-го Департамента Николай Генрихович Гартвиг распорядился выделить «3600 рублей в год на содержание шести постоянных секретных агентов в Маньчжурии».
Консула в Кенигсберге 3. Поляновского накануне войны мучили другие страсти, испытываемые, вероятно, лишь русскими: он раздирался между долгом и совестью. 26 августа 1911 года он доложил министру Сазонову о том, что его внештатный секретарь Эммануэль Экк сознался в том, что он помогает офицерам военно-разведочного штаба Виленского округа в сборе секретной информации о Германии. Когда консул стал объяснять Экку, что он нарушает соответствующую инструкцию Центра о том, что консульские чины не должны заниматься разведкой, Экк сказал, что он не может отказать военным чинам в их просьбе. Консул Поляновский был в отчаянии: рано или поздно Э. Экк будет разоблачён немецкой контрразведкой и посажен в тюрьму. При этом консульство России будет скомпрометировано, и все усилия по налаживанию контактов с местными властями пойдут прахом. Одним словом, разразится скандал. «С другой стороны, — пишет он, — наказать г-на Экка за нарушение моего приказания удалением из консульства за действия явно патриотического характера… я не могу, считая, что это было бы несправедливо». Поляновский спрашивал министра, как же ему поступить.
В Центре патриотизм отступил перед инструкцией. После долгой переписки с Кенигсбергом, посольством в Берлине и Главной квартирмейстерской службой Генштаба русской армии в Министерстве иностранных дел приняли соломоново решение: отправить пока Экка в отпуск, имея в вреду уволить его позже, когда он, возможно, выедет за пределы Германии и для органов немецкой контрразведки будет уже недосягаем. Э. Экк воспринял это решение положительно и выехал в Париж для продолжения учёбы на медицинском факультете местного университета. В Париже он получил в посольстве отпускные деньги в сумме 1234 франков 35 сантимов и оставил расписку о том, что никаких претензий к российскому правительству и консульству в Кенигсберге не имеет.
Теперь Поляновский мог отдавать приказ об увольнении Экка из консульства.
Между тем после отъезда вольнонаемного чиновника в Париж — уже в 1912 году — выяснилось, что Э. Экк на шпионском поприще стал всего лишь преемником бывшего консула барона Корфа. После отъезда барона в связи с окончанием командировки в Кенигсберг из Вильно приехали военные разведчики и предложили продолжить сотрудничество с ними вновь прибывшему Поляновскому но тот категорически отказался. Уговаривать Поляновского они не стали, но вместо них за нового консула «ухватился» их агент-немец, оставшийся без связи. Он стал преследовать консула и буквально просить взять себя на связь. Поляновский заподозрил в нём провокатора и пригрозил сдать его в полицию. В такой безвыходной ситуации виленская разведка пришла к решению использовать в качестве связника Эммануэля Экка.
Всё это консул Поляновский от своего начальства скрывал и доложил обо всём лишь после отъезда Экка в Париж.
Выяснилось также, что перед отъездом в отпуск Экк вызывался в суд по уголовному обвинению, согласно которому он не расплатился по счёту в ресторане, а когда официант потребовал денег, «внештатный дипломат» пригрозил ему оружием. После себя он оставил и другие неоплаченные долги.
Но это были лишь «цветочки». «Ягодки» преподнёс начальник Генштаба генерал Я. Г. Жилинский, сообщивший на запрос Министерства иностранных дел, что Э. Экк действительно привлекался военной разведкой Виленского военного округа к выполнению некоторых заданий, но проявил себя довольно слабым и вялым агентом. Консульского внештатного секретаря волновали больше не патриотические чувства, а деньги. За деньги он вошёл в сговор с местными «липачами» и стал активно предлагать «липу» военным разведчикам. После разоблачения «липы» в Петербурге Экк отказался вернуть обратно полученный гонорар.
Мимоходом начгенштаба «лягнул» МИД упрёком в том, что дипломаты ввели себе инструкцию, оправдывавшую уклонение от патриотического долга помогать военной разведке страны. События, развернувшиеся в 1911 году в консульстве в Кенигсберге, будут повторяться в истории дипломатии не один раз, и суть их будет оставаться одной и той же: должен ли «чистый» дипломат помогать разведке своей страны? Этот вопрос по известным соображениям не слишком часто выносится на обсуждение широкой публики, но он существует.
Дальнейшая судьба консула Поляновского печальна: во время войны он, как и многие русские дипломаты, будет немцами арестован, посажен в тюрьму и там сойдёт с ума.
Вице-консулу в Бомбее С. В. Чиркину разведывательная информация пришла в руки сама. Зайдя к своему турецкому коллеге Джелаль-бею, он застал его в оживлённой беседе с его соотечественником, молодым врачом, только что вернувшимся из Афганистана. В завязавшемся общем разговоре собеседники Чиркина чуть ли не наперерыв стали сообщать ему интересные сведения о том, что турки нелегально послали в Кабул военную миссию, и турецкие инструкторы приступили к подготовке афганской армии. И врач, и Джелаль-бей охотно отвечали на вопросы русского дипломата и так гордились успехами турецкой политики в Афганистане, что их просто распирало от желания поделиться этой гордостью с представителем дружественной тогда России. Конец беседы положила жена турецкого консула, американка по национальности.
