«Поражаться надо было доверию некоторых послов к своим лакеям, которые продавали их за гроши, — писал С. Майский. — Однажды произошёл такой случай: вместо одного посла великой державы был назначен другой, который должен был с собой привезти весь новый штат служащих, так как прежний посол старым своим слугам не доверял, но в письме к новому послу очень ходатайствовал за одного, по его выражению, незаменимого человека — своего выездного лакея, то есть именно за то лицо, которое за незначительное месячное вознаграждение доставало из посольства всё, что было угодно». Это был уже не выездной, а выносной лакей!
Русским перлюстраторам были известны три способа подделки печатей: способ четырёхкратного переснятия образца, амальгамный и изготовления печати из твёрдого металла. При первом способе оттиск печати переснимался четыре раза: сначала негатив воском, потом позитив гипсом, вновь негатив свинцом и, наконец, позитив, уже на самом письме, сургучом. Недостаток этого способа состоял в том, что конечный оттиск печати был не совсем чётким. В середине XIX века один из чиновников Министерства иностранных дел изобрёл способ изготовления печатей из серебряного порошка с амальгамой. Способ был хорош во всех отношениях, но имел один существенный недостаток: печати были хрупкие, недолговечные и из-за неосторожного обращения ломались. Лишь в начале XX века другой чиновник МВД изобрёл остроумный способ изготовления поддельных печатей из твёрдого металла. Чёткость оттиска получалась при этом безукоризненной, печать — долговечной, а время для её изготовления исчислялось минутами. Этот чиновник, сконструировавший также аппарат для вскрытия писем паром, по докладу самого П. А. Столыпина «за полезные и применимые на деле открытия» был награждён орденом Владимира 4-й степени.
Конечно, перлюстраторам приходилось работать в достаточно нервной обстановке, диктуемой дефицитом времени. Курьеры секретной экспедиции появлялись на почте сразу после сдачи интересующего их письма в почтовую экспедицию. Письмо в присутствии курьера или дипломата иностранного посольства тут же заделывалось в защитный постпакет и откладывалось для отправки. Его нужно было перехватить до этого момента, и курьеры нервничали и бранились с почтовиками за то, что те долго «копались» и искали нужный пакет. Получив его, они мчались в «чёрный кабинет» и сдавали его перлюстраторам. Открыв письмо, те немедленно его копировали, а после изобретения фотографии — переснимали. Первые снимки делались под вспышки горящей ленты магния. Таким образом, во время пересъёмки выделялось много дыма. Окна кабинета, чтобы не привлекать внимание служащих почтамта, были плотно закрыты ставнями, так что дышать в нём было нечем. Работа в «чёрном кабинете» была вдобавок ещё и вредной.
К началу XX века секретная часть секретной экспедиции Министерства иностранных дел на почтамте выглядела примерно следующим образом. «Чёрный кабинет» МИД маскировался от посторонних взоров какой-нибудь вывеской типа: «Посторонним вход воспрещён». В прихожей стоял шкаф, служивший дверью для прохода в саму секретную часть. Для того чтобы открыть дверь-шкаф, нужно было нажать одновременно на две дощечки паркета на полу и нажать или повернуть какое-нибудь украшение шкафа. Дверь закрывалась автоматически сразу после прохода чиновника. В следующей комнате, снабжённой пневматической связью с главным телеграфом, проводились регистрация поступивших телеграмм, их разбор по странам и передача по принадлежности дешифровальщикам.
С каждой телеграммой работали два криптографа. У них имелись уже готовые коды, и после расшифровки перехваченной депеши они заносили результаты своей работы в особую книгу. Книга передавалась в следующую комнату, в которой полученная информация сортировалась по темам. Если в шифротелеграмме затрагивались два-три разных вопроса, то из неё делались две-три разные выписки. Один экземпляр выписок хранился здесь же, второй посылался министру иностранных дел.
В третьей комнате располагались перлюстраторы, у них тоже была пневматическая связь с главным почтамтом, так что с изобретением пневматики надобность в специальных курьерах, к счастью, отпадала. Получив безлично нужное письмо, перлюстраторы немедленно вскрывали постпакет, фотографировали или списывали текст вложения, переводили его на русский язык и направляли в соседний кабинет дешифровалыцикам. Постпакет закрывали, заклеивали, опечатывали подделанной печатью и по пневматической трубе отправляли его обратно на главпочтамт. Работа была поставлена буквально на поток.
«Чёрные кабинеты» существовали везде, но нигде это подразделение так чисто и аккуратно не работало, как в Петербурге, вспоминал один из асов перлюстрации С. Майский. Он же писал, что немецкие и австрийские перлюстраторы работали очень грубо — в секретном деле немецкая аккуратность почему-то не подтверждалась. Вскрытые русскими перлюстраторами письма не носили на себе никаких следов этого злоупотребления. Даже опытный перлюстратор не мог иногда обнаружить факт вскрытия того или иного письма. Никакие ухищрения отправителя — царапины на печати, заделка в сургуч волоска, нитки или клочка бумажки — не гарантировали письмо от искусного вторжения сотрудника «чёрного кабинета». Просто на перлюстрацию «хитрого» письма требовалось чуть больше времени.
Граф Ламздорф в своём дневнике описывает случай, когда о возможной перлюстрации своей корреспонденции стал догадываться германский посол в Петербурге. Причиной этого послужила излишняя болтовня министра Лобанова-Ростовского — частый порок русских высокопоставленных лиц. В беседе с одним иностранным дипломатом министр повёл речь о том, что явно не могло быть известным из официальных источников. Собеседник министра сообщил об этом немцу, а тот известил Берлин и потребовал для своей переписки новый шифр. Всё это в конечном итоге стало известно сотрудникам «чёрного кабинета», и чиновник секретной экспедиции Сабанин был вынужден сделать Лобанову деликатный реприманд
[18], который князь ловко переадресовал вице-директору канцелярии Вакселю, порекомендовав ему «высокую осмотрительность при обращении с секретными документами». Как говорится, с больной головы на здоровую!
Сохранились документы, позволяющие нам судить о характере кипучей деятельности секретной экспедиции канцелярии МИД России в начале XIX века. Управляющий 1-й экспедицией А. А. Жерве 8 марта 1812 года писал главному «цифирному» специалисту X. И. Миллеру
«Г. Канцлеру (то есть Румянцеву. — Б. Г.) угодно, чтобы Вы, милостивый государь мой, Христиан Иванович, немедленно занялись составлением двух совершенно полных лексиконов как для шифрования, равно и для дешифрования на российском и французском языках, и чтобы Вы снеслись по сему предмету с Александром Фёдоровичем Крейдеманом, стараясь соединёнными силами привести работу сию к скорейшему и успешному окончанию».
В этот период лексиконы или словари для шифрования и дешифрования (цифирь) уже изготавливались типографским способом.
После изготовления «цифири», то есть кода, составлялась докладная записка примерно следующего содержания:
«В Государственную коллегию иностранных дел
