Однако мы не станем слишком глубоко углубляться в политику, а постараемся придерживаться избранной нами темы — повседневной жизни царских дипломатов. Подводя итог всем вышеприведённым рассуждениям, выскажем свою точку зрения на этот вопрос: несмотря на определённые издержки в работе иностранцев в системе МИД, польза от их привлечения туда была несомненной. К тому же других кадров под рукой у министров иностранных дел не было.
Как бы ни были хороши правила приёма сотрудников на службу в МИД, без «руки», без «знакомства» и протекции попасть в поле зрения внешнеполитического ведомства было не так-то просто даже дворянину. Рекомендация, поручительство «нужного человека» всегда были чрезвычайно важны для проникновения в любое закрытое сообщество и в данном случае совершенно оправданы и необходимы.
П. С. Боткин, критикуя систему подбора кадров в Министерстве иностранных дел, пишет, что злые языки называли реформу Горчакова изобретением для людей с «домашним образованием», то есть рассматривали её как лазейку для молодых аристократов — баловней судьбы, никогда и нигде не учившихся или учившихся весьма посредственно. Приёмные и квалификационные экзамены сами по себе были несложными (что подтверждает также и К. Д. Набоков), но коварными, утверждает он. Коварство заключалось в том, что торжественная обстановка, в которой проводились экзамены, и суровые строгие лица членов ареопага, то есть приёмной комиссии во главе с товарищем министра, были всего лишь театром, рассчитанным на простаков. Всё заранее было расписано и решено: кого — завалить, а кого — пропустить. Возможно, это крайняя точка зрения, но известная правота за ней тоже была.
«Грешили» протекционизмом все, в том числе сами министры, призванные соблюдать порядок и дисциплину. Так, Извольский, всегда державший «нос по ветру» по части полезных связей, попросил своего товарища К. Н. Губастова, председательствовавшего в экзаменационной комиссии, оказать «внимание» некоему Струве. К несчастью, именно этот Струве продемонстрировал на экзаменах самые слабые знания и стал единственным из 25 кандидатов, который с треском провалился. Оказывать протекцию такому кандидату было просто стыдно и неудобно. По всей видимости, сильно заангажированный Извольский, узнав о провале протеже, сделал выговор Губастову в такой грубой форме, что тот подал в отставку, пожертвовав многолетней дипломатической карьерой.
Великий князь Александр Михайлович как-то обратился к министру В. Н. Ламздорфу с просьбой посодействовать в назначении некоего Сакса на консульскую должность в Геную или Неаполь. Приводим дословный ответ министра просителю:
«Получив рескрипт Вашего Императорского Высочества, почитаю долгом почтительно доложить, что, когда откроется вакансия в Неаполе, Генуе или ином консульстве, туда будет назначен тот из членов вверенного мне ведомства, кто на основании всесторонней, тщательной проверки окажется по своим заслугам, старшинству и способностям имеющим на то всего более прав. Не имею скрыть, что ввиду поддержания дисциплины и искоренения всяких домогательств в протекции мною строго воспрещено служащим по Министерству иностранных дел ходатайствовать о том или ином назначении и заручаться высоким покровительством, которому они большей частью обязаны счастливому случаю, тогда как у самых достойных нет никакой поддержки, кроме личного, непрестанного, чуждого всякой рекламы труда».
Вот вам мягкий и слабохарактерный Ламздорф — какой урок он преподал ближайшему родственнику императора!
В 1910 году некто Ризнич, выпускник Николаевского кавалерийского училища, показавший на вступительных экзаменах слабые знания, был, тем не менее, признан выдержавшим экзамен. Категорически не согласный с этим барон М. А. Таубе, член экзаменационной комиссии, подал на имя С. Д. Сазонова протест, и Ризничу была назначена переэкзаменовка. Царские чиновники всё-таки старались соблюдать приличия.
Но поставить заслон на пути протекционизму в России было всегда трудно. Люди продолжали приходить по «проторенной дороге» как ни в чём не бывало. Некий А. Д. Калмыков, сын высокопоставленного судебного деятеля, устроился в Министерство иностранных дел по рекомендательному письму некоей «титулованной особы». Императорский посол в Вене Н. Н. Шебеко перешёл с военно-гвардейской службы на дипломатическую по рекомендации министра А. Б. Лобанова-Ростовского.
Пётр Сергеевич Боткин
[25], не лишённый дара литератора, свою первую попытку поступления на дипломатическую службу описывает в самых ярких красках, в выражениях, полных сарказма. Он наивно полагал, что каждый молодой человек, закончивший высшее учебное заведение и более-менее подготовленный к внешнеполитической работе, имеет все права для того, чтобы стать дипломатом. «Не тут-то было!» — восклицает он в своих «живописных» мемуарах. Диплом об окончании высшего учебного заведения никому не был нужен, а дорога в МИД была открыта лишь для выпускников Александровского лицея: «Для остальных никаких определённых правил не имеется. При этом в министерство поступали "недоросли", не окончившие, а то и не начинавшие никакого учебного заведения».
Молодого Боткина принял сам Н. К. Гирс.
— У меня нет свободных стульев, — сказал министр, — очень сожалею. Приходите осенью…
И любовно вытолкал просителя за дверь.
Боткин пришёл на Певческий Мост следующей осенью и по выражению на восковых лицах чиновников, встретивших его, понял, что его там не ждали. Он прочёл в них недоумение: «Что ты к нам пристаёшь? Мы сказали тебе "осенью", чтобы от тебя отделаться, а ты, наивный глупец, вообразил, что мы тебя и на самом деле поджидаем!»
Но Боткин был настойчив, ссылками на недостачу стульев уже не отделаться, и его приняли — разумеется, пока вольноопределяющимся сверхштатником. Потом, конечно, допустили и к экзаменам на дипломатическое звание и ранг. После экзамена, как полагается, выпустили приказ, и Боткин, облекшись в новенький вицмундир, пошёл наносить визиты вежливости начальству. «Каждый говорил мне приблизительно одно и то же, — пишет он в своих мемуарах, — "очень рад", "садитесь", а затем через две минуты вставал и отпускал меня». Создавалось впечатление, что начальники отбывали скучную повинность. Только один из сановников поинтересовался, хороший ли у новичка почерк. «В первую минуту я подумал, что сановник шутит, но восковая физиономия его не дрогнула. Он смотрел на меня совершенно серьёзно своими оловянными глазами.
— Разборчивый почерк, ваше превосходительство, — ответил я, сохраняя тот же серьёзно-деловой вид».
Вот ещё один пример того, как молодые люди становились дипломатами спустя 80 лет после открытия Царскосельского лицея. Главный герой нашего повествования Ю. Я. Соловьёв
[26], до сей поры остававшийся по воле автора в тени, окончив гимназию, перешёл в Александровский (бывший Царскосельский) лицей, который наряду с Училищем правоведения широко открывал выпускникам двери для поступления на дипломатическую службу, и после окончания лицея был распределён или, как тогда говорили, зачислен по Министерству иностранных дел. Причисленные к МИД начинающие дипломаты, своеобразные вольноопределяющиеся по дипломатическому ведомству, первое время служили безвозмездно, то есть бесплатно, без всякого жалованья и никакой должности не имели. Лишь некоторые молодые сотрудники МИД, например, окончившие лицей с золотой медалью, получали жалованье в размере 18 рублей в месяц. С таким жалованьем служебную карьеру могли продолжать лишь дети состоятельных родителей.
