Такого согласия, однако, трудно было ожидать от иностранных коллег. На одном приёме в бельгийской миссии Соловьёву было дано место ниже 1-го французского драгомана Висьера, и в знак протеста Соловьёв покинул приём. Никаких неприятных последствий для него этот инцидент не имел, но зато во французской миссии по поводу первенства дипломатов перед драгоманами разгорелись нешуточные страсти. Второй секретарь граф Дашэ-де-Мужен, бывший офицер, предъявил посланнику Жерару требование на место выше Висьера. Жерар был не согласен с этим, и в ходе жаркой дискуссии между посланником и его вторым секретарём произошла рукопашная схватка. Дашэ вызвал начальника на дуэль, но тот вызов не принял, сославшись на своё высокое положение. Тогда Дашэ послал телеграмму в Париж с просьбой предоставить ему отпуск, так как дальнейшее пребывание в составе миссии, по его мнению, стало невозможным, поскольку он «был вынужден прибегнуть к физической расправе над своим посланником».
Жерар отказал Дашэ в шифре, и телеграмма была отправлена открытым текстом, и её содержание, естественно, стало достоянием гласности. Скандал во французской миссии тут же подхватили недолюбливавшие французов английские журналисты и с нескрываемым злорадством сообщили о нём и в прозе, и в стихах в местной прессе. Теперь вызов на дуэль в знак благодарности к шефу был вынужден взять на себя невольный виновник скандала 1-й драгоман миссии Висьер. Соловьёв, получив специальное разрешение временного поверенного Павлова, вместе с итальянским коллегой стал секундантом графа Дашэ. Они вступили в контакт с секундантами Висьера и вместе сумели предотвратить кровопролитие и разрешили конфликт примирением обеих сторон. Посланник Жерар по существу конфликта официально запросил Париж и получил оттуда окончательный вердикт: 1-му драгоману положено место сразу после 1-го секретаря миссии. Граф Дашэ был вынужден этому подчиниться.
В любимчиках у Кассини ходил «кореец» и дуэлянт А. И. Павлов, только что произведённый графом в первые секретари (потом он станет поверенным в делах). Павлов монополизировал право составлять в Петербург все политические отчёты миссии, и второму секретарю Соловьёву оставались переписка с десятью консулами, работавшими в Китае, работа с шифрами и заведование канцелярией. В этой работе Соловьёву помогали студенты (практиканты) миссии. Кроме того, он ведал небольшой командой забайкальских казаков, выполнявших роль охранников. Они не были вооружены и никаких проблем ни миссии, ни китайцам не доставляли. Каждое утро к Соловьёву приходил урядник и докладывал, что «на Шипке всё спокойно».
Всех членов миссии китайское правительство в благодарность России за возвращение Ляодунского полуострова наградило орденами Двойного Дракона, включая только что прибывшего в страну Соловьёва и никак не участвовавшего в процедуре изъятия полуострова из-под японской юрисдикции.
Ближайшим другом Кассини в дипкорпусе и завсегдатаем миссии стал французский посланник Жерар. Это был «медовый месяц» Антанты — франко-русского «сердечного согласия», Жерар был холост, и практически не проходило дня, чтобы он не появлялся у Кассини. Отношения между русской и французской миссией были чрезвычайно тесными, и дипломаты шутили, что в национальные праздники следовало проводить совместные богослужения русского архимандрита Амфилохия и французского католического епископа Фавье. Если французы в Пекине считались для русских «братьями», то голландцы и бельгийцы — «племянниками».
Английская миссия образовывала в Пекине некий антипод. Английская колония группировалась вокруг своего Пекинского клуба. Англичане везде умели устраиваться, как у себя дома. Английская миссия ревниво относилась к успехам российской дипломатии в Китае и находилась с русской миссией в самых неприязненных отношениях. Контакты между ними сглаживались усилиями жены английского посланника сэра Николаса О'Коннора, но с приездом нового посланника Клода Макдональда напряжённость в отношениях снова усилилась. Англичане с присущей им ехидностью постоянно тонко третировали русских. Граф Кассини был, к примеру, чрезвычайно рассержен тем, что Макдональд не поздравил его с коронацией Николая II, а выразил лишь соболезнование в связи с Ходынской трагедией.
Не любил Кассини и американцев за их грубость и фамильярность. «Я никогда не забуду возмущения Кассини, когда драгоман американской миссии, будучи слегка навеселе, ласково похлопал графа по плечу», — вспоминает Соловьёв. Что ж, графу спустя некоторое время пришлось испытать американские нравы на все сто процентов, потому что скоро был назначен послом в Вашингтон. Там-то американцы по-настоящему отвели душу и вволю нахлопались по хлипкому плечу итальянца!
Принимая у себя англичан или американцев, Кассини всегда просил кого-нибудь из дипломатов переводить их беседу. Он всячески противился вводу в дипломатический обиход английского языка и пытался всюду и всегда отстаивать французский язык. Однажды, когда американский посланник, дуайен дипкорпуса в Пекине, произнёс на собрании речь на английском языке, Кассини, отлично понимавший английский язык, потребовал от своего драгомана Попова перевести её на любимый французский. Этому примеру потом последовал и посланник Франции Жерар. Кстати, Попов не справился с заданием своего начальника, потому что английским языком, в отличие от китайского и французского, владел плохо, но от этого удовольствие обоих послов только увеличилось.
Английский клуб организовывал ежегодные скачки, в которых принимали участие и русские дипломаты. Соловьёв на первых порах в конных состязаниях участия не принимал. Но как-то ему предложили выступить вместо внезапно вывихнувшего ногу жокея фон Таннера. В результате он выиграл приз, учреждённый внешнеполитическим ведомством Китая, который многие годы подряд доставался англичанам. Английский посланник, член жюри, попытался было оспорить победу русского дипломата, обвинив его в том, что он на финише якобы задел своего соседа, но потом был вынужден признать свою неправоту. Этот успех повысил репутацию Соловьёва в глазах англичан, и через три месяца он впервые в истории существования русской миссии в Пекине был выбран старшиной Английского клуба. Об этом событии доктор миссии Корсаков, внештатный корреспондент газеты «Новое время», послал статью в Петербург.
При Соловьёве в русской миссии возникло дело о перебежчике. Некто Ельманов, преподаватель русского языка в Кантонской высшей школе, появился в миссии и заявил, что его преследуют и хотят отравить англичане. Для самозащиты он приобрёл револьвер и обзавёлся… пузырьком с ядом. Выяснилось, что Ельманов страдает манией преследования — такое с русскими людьми, прожившими длительное время за границей, случалось. Возникла проблема: что делать с больным человеком? Психиатрических лечебниц в Китае не было и в помине. Соловьёв поручил его наблюдениям казаков, но однажды Ельманов исчез и объявился почему-то в английской миссии. Там он пожаловался, что русская миссия его, как важного политического преступника, преследует и держит взаперти. Англичане тогда ещё не были так идеологически заряжены против русских и признать в Ельманове политического беженца отказались. Его вернули русским, и беднягу в сопровождении двух казаков повезли во Владивосток Дальнейшая его судьба не известна.
Русская миссия в Пекине по совместительству представляла интересы Дании. В национальный день Дании над миссией поднимался её флаг — красное полотнище с распластанным на нём белым крестом. Флаг приходилось изготовлять самим, и в один прекрасный день над русской миссией взвилось вверх красное революционное полотнище, на котором белый крест был пришит лишь с одной стороны. Это дало повод для шуток внутри дипкорпуса о том, что русские дипломаты явились рассадником революционной заразы в Китае. В другой раз русским дипломатам пришлось оформлять брак проживавшего в Пекине датчанина со швейцарской гражданкой. Поскольку единственной формой брака в России был лишь церковный, то венчать новобрачных пришлось православному русскому священнику. Как пишет Соловьёв, брак лютеранина с кальвинисткой оказался на редкость счастливым.
