Соловьёв поселился в той же гостинице, что и посол. Мадрид во многом уступал тому же Штутгарту. Сразу было заметно, что ты находишься далеко не только от русского дома, но и вообще от Европы. Соловьёв в первые же дни пребывания в испанской столице обратил внимание на то, что взаимное общение дипломатов, так существенно облегчающее жизнь на чужбине, здесь почти отсутствовало. К тому же и мадридское общество было настроено по отношению к иностранцам весьма прохладно и всячески отгораживалось от дипломатов. Испанцы считали себя если не пупом земли, то центром цивилизации, а потому полагали, что иностранцам, попавшим в Испанию, и так уже оказана большая честь. Поэтому все иностранцы, включая дипломатов, старались походить на местных жителей. Такая же печальная участь ожидала и новичка Соловьёва. (Потом русский дипломат благодарил себя за то, что он оставил своих детей в России, заранее предвидя, что за долгие годы пребывания в Испании они вполне могли утратить свою национальную идентичность.)
Хорошо, что хоть служба в Испании была не сложной, поскольку уровень отношений Испании с Россией был довольно низок. К тому же в тот период русская колония в Испании практически отсутствовала. С другой стороны, это было отягчающим обстоятельством, поскольку на первых порах буквально не с кем было перемолвиться словом. Единственным русским в Мадриде оказался страшно страдающий от жары бурый медведь в зоопарке. Такого с Соловьёвым не было ни в Пекине, ни в Афинах, ни даже в Цетинье. Были русские консулы в Барселоне и Кадисе, но они не шли в счёт, потому что находились от Мадрида на приличном расстоянии. В 1914 году Кадисское консульство закрыли, и оставался лишь генеральный консул в Барселоне — тот самый князь Гагарин, с которым Соловьёв когда-то начинал службу в Азиатском департаменте. Гагарин курировал работу всех внештатных консульств в Испании и тем самым освобождал посольство от значительной доли забот и проблем. «Чистые» дипломаты не любили консульскую работу, всегда нудную, скучную и кляузную.
Прибытие через две недели первого курьера из Парижа стало большим событием. Курьером оказался русский псаломщик в Веймаре, которому наш кружной курьер
[106]по известным только ему одному соображениям уступил эту поездку из Парижа в Мадрид. Курьер пробыл в Мадриде три дня, и Соловьёв ежедневно приглашал его к себе отобедать.
Отбыв канцелярские часы в посольстве, Соловьёв шёл в местный клуб завтракать со своими коллегами. Настроение у всех дипломатов было подавленное, и радости от общения с ними тоже не ощущалось. Все они испытывали острую ненависть к месту пребывания, бесконечно жаловались на мадридские неудобства и жару и тем самым ещё больше отравляли существование и себе, и другим. Наступали минуты, когда Соловьёв стал думать о том, чтобы навсегда оставить службу в Министерстве иностранных дел. Меньше всего он рассчитывал на то, что в Испании ему придётся прожить долгих шесть лет, что он постепенно свыкнется со страной и даже найдёт в ней много положительных и привлекательных сторон.
Чтобы ещё раз утвердиться в мысли не задерживаться надолго в Мадриде, он решил ознакомиться с местными достопримечательностями и проверить на них свои первые отрицательные впечатления. Он ехал в поезде в Севилью, стояла жара 54 градуса по Цельсию, и с ним едва не случился солнечный удар. В Севилье его встретил русский почётный консул из англичан (!) и поселил в местную гостиницу в подвальный номер, где хоть можно было дышать. Поездка, несмотря на жару, оказалась весьма полезной и впечатляющей и помогла развеять некоторые негативные настроения, возникшие от первых впечатлений. Больше того: Соловьёв решил учить испанский язык, осознав это как необходимость и верное средство для того, чтобы проложить дорогу к испанским сердцам. Необходимость, потому что испанцы никакими иностранными языками не владели и учить их не собирались. «За редкими исключениями, испанцы поражают своим узким кругозором и полным отсутствием космополитизма, — пишет Соловьёв. — В этом они являются противоположностью итальянцам». Они настолько были высокомерны и самоуверенны, что в присутствии иностранцев отпускали о них язвительные замечания. Само владение одной-двумя фразами на испанском языке могло послужить для таких испанцев предупреждением, что их понимают, но они на это не считали нужным обращать какое-либо внимание.
Постоянно мучила жара
[107]. «Испанцы, к сожалению, сравнительно легко переносят жару», — вздыхает Соловьёв, а потому выезд дипкорпуса к морю происходил лишь в июле, когда местный двор после трёх месяцев изнурительной жары покидал столицу Следует заметить, что переезд дипкорпуса в более прохладное место отнюдь не был вызван лишь причинами собственного удобства дипломатов. Согласно тогдашним обычаям, аккредитованные при местном дворе послы обязаны были следовать к местам летнего отдыха коронованных особ. Хорошо, что через несколько недель вернулся посол, и на летнее время русское посольство тоже переехало на берег Бискайского залива — в Сан-Себастьян, на самой границе с Францией. Там была уже Европа! Там шикарная гостиница «Мария-Кристина», в которой останавливались большинство дипломатов. В большой столовой гостиницы каждое посольство имело свой стол, а после завтрака и обеда дипкорпус собирался вместе. Рядом — французская Биарриц, и многие дипломаты устремлялись туда.
Правил, но не управлял Испанией Альфонс XIII (1886–1941), ставший королём за три месяца до своего рождения. Все дела за него на первых порах решала мать, австрийская эрцгерцогиня Мария-Кристина, а потом бразды правления он вручил диктатору генералу Примо де Риверо. Сделавшись в 16 лет полноправным монархом, Альфонс забросил своё образование и остался на всю жизнь дилетантом — правда, не без способностей. Он увлекался спортом и втянул в это занятие своих подданных. Прекрасный стрелок, шофёр и наездник, он отдавал предпочтение поло и гольфу, а потому все мадридские дипломаты тоже играли в эти игры.
Соловьёв был приглашён на церемонию поздравления короля с днём рождения, проходившую в большом зале мадридского дворца. В течение двух часов перед Альфонсом, сидящим на троне и окружённым с одной стороны грандами, а с другой — членами министерства, проходили длинной вереницей военные, чины министерств, администрации и т. п. Повернувшись спиной к дипкорпусу, они отвешивали глубокий поклон монарху и уходили к противоположным дверям зала. Король сидел неподвижно, не отвечая на поклоны. Лишь когда к этой веренице присоединялся один из инфантов, король отвечал ему лёгким наклоном головы. Остальное время инфанты сидели на табуретках возле трона. На табуретках, расставленных вдоль стены, располагались и жёны грандов, имевших право сидеть в присутствии короля. Послы и посланники, поверенные в делах и прочие дипломаты, в соответствии с рангом и временем вручения верительных грамот, выстраивались напротив трона. В соседней комнате играл оркестр. Вряд ли это было большим удовольствием для дипломатов стоять в жару несколько часов подряд. И только после прохождения всех поздравлявших король подходил к дипломатам и говорил каждому несколько слов. В другой зале дворца после этой церемонии королева, иногда вместе с королевой-матерью, обходила выстроившихся жён дипломатов.
