Свои функциональные обязанности консульские чиновники выполняли на территории, называемой консульским округом. Его размеры и границы определяются по согласованию с властями страны пребывания Министерством иностранных дел, назначившим своего консула в эту страну. Если посол или посланник должен аккредитоваться в стране с помощью верительных грамот, то главы консульств используют для этого консульский патент. Признав его, государство, принимающее консула, выдаёт ему экзекватуру — отдельный документ или разрешающую резолюцию на его патенте. Направляясь в 1830 году в город Сливен (Болгария), русский консул Г. В. Ващенко, до этого секретарь миссии в Константинополе, патент получил из рук посла в Константинополе А. И. Рибопьера, в то время как турецкие власти, на чьей территории находился Сливен, выдали ему вместо экзекватуры так называемый берат. Если в стране имелись миссия или посольство, то консул в вопросах общего оперативного руководства, как правило, подчинялся посланнику или послу.
Российские консульства, расположенные на территориях английских колоний, формально подпадали под юрисдикцию Великобритании, а потому всякое открытие нового консульского учреждения или назначение в него нового консульского работника должно было получить одобрение Форин Оффис. Из внешнеполитического ведомства Великобритании шло соответствующее уведомление в Лондонское посольство: «Статс-секретарь по иностранным делам свидетельствует своё уважение Посольству России и, ссылаясь на ноту Его Высокопревосходительства от 1 апреля с. г., имеет честь уведомить его, что г-н Шоков признан в качестве действующего вице-консула в Коломбо».
Россия долго не могла открыть своё консульское учреждение в Индии, поскольку Англия выставляла ответное требование учредить британские консульства в Тифлисе и Баку. С этим требованием долго не соглашались и на Певческом Мосту, и в Генеральном штабе, справедливо полагая, что английские консулы будут непременно заниматься разведывательной деятельностью на Кавказе. Переговоры на эту тему шли около двадцати лет, пока к взаимному удовлетворению в 1899 году не было открыто российское консульское представительство в Бомбее, переведённое потом в Калькутту (тогда столицу Индии). Английская сторона не хотела повышать ранг этого представительства выше консульства, однако прибывший в Бомбей В. О. фон Клемм «самостийно» объявил себя генеральным консулом, чем вызвал раздражение и недовольство колониальной администрации Индии.
Первый генконсул России в Индии вёл себя довольно независимо, придирки англичан воспринимал, что называется, в штыки и завоевал репутацию шпиона. Подозрения англичан, очевидно, судивших о поведении Клемма по себе, усиливал тот факт, что Василий Оскарович из-за бомбейской жары переселился в город Пуна (180 километров от Бомбея), где были дислоцированы воинские части и где находился центр так называемого маратхского антиколониального движения. Генконсулом англичане упрямого Василия Оскаровича, в конце концов, признали… Всё-таки он был чиновником IV класса.
После Клемма генконсулом непродолжительное время являлся А. А. Половцов, который был вынужден прервать свою командировку из-за малярии, а после его отъезда обязанности генконсула исполнял наш знакомец С. В. Чиркин — по характеристике Ревелиотти, типичный чиновник, который ничем в своей работе не выделялся, и англичане его просто игнорировали. Насколько прав был Ревелиотти в своих суждениях о Чиркине, мы допытываться не станем. Скажем только, что Чиркин считался всего лишь консульским секретарём или вице-консулом, а потому, естественно, в высших сферах английской администрации замечен не был.
Новым генконсулом в Бомбее стал барон А. А. Гейкинг, переведённый из Нью-Касла, Англия. Барон был ярым англофилом, приехал в Индию, чтобы поправить своё материальное положение, и долго там не задержался. Это был тоже «оригинал» в своём роде, оценивавший работу консульского чиновника по количеству статей, им опубликованных в служебных вестниках. Он сам много писал, был автором солидного труда по консульским вопросам и того же требовал от своих подчинённых. Барон любил работать: когда он прибыл в Бомбей, то взял на себя всё консульское делопроизводство, оставив секретарю Чиркину роль простого переписчика.
Гейкинг имел одну слабость — склонность к… пению. У него, по свидетельству Чиркина, были небольшой тенорок и большая охота петь чувствительные романсы. Главная его беда состояла в том, что не было аккомпаниатора. Однажды он услышал из соседней виллы пение англичанки, сопровождаемое аккомпанементом рояля. Некоторое время барон прислушивался, но скоро его терпение кончилось, и он решил действовать. Однажды он вызвал к себе Чиркина и показал ему написанную на консульском бланке записку следующего содержания: «Даме и господину, которые только что исполнили романс "Because". Будучи сам музыкантом и любя пение, был бы рад возможности петь иногда под ваш аккомпанемент. Генеральный консул барон Гейкинг».
Обомлевший Чиркин пытался отговорить шефа от такого опрометчивого шага: сначала следовало бы навести о поющих соседях справки, чтобы не попасть в какое-нибудь ложное положение. Но барон утверждал, что его английский опыт подсказывает, что всё будет «ол-райт». С запиской был послан слуга, и он скоро вернулся с ответом, в котором певица приглашала генконсула на чашку чая. Гейкинг пришёл в неописуемый восторг, и уже через четверть часа Чиркин услышал из соседнего дома его голос, распевавший романс «Because». У певцов начался бурный период общения, англичанин, средней руки клерк в администрации английского губернатора, и его жена были в восторге от русского дипломата и каждый день забрасывали его приглашениями.
Всё кончилось, когда англичане осмелились пригласить барона на обед. Это ему страшно не понравилось, он отказался от обеда и стал манкировать спевки. А потом, под видом отъезда в летнюю резиденцию, отказался от контактов с ними вовсе. Вероятно, так подсказывал ему английский опыт. Бомбей не оправдал надежд Гейкинга, и скоро он, как только барон Унгерн-Штернберг освободил место генерального консула в Лондоне, попросился обратно в свою любимую Англию. Но мы не прощаемся с ним и скоро встретимся на страницах этой книги.
После А. А. Гейкинга в Калькутте появился Б. К. Арсеньев
[111], исполнявший некоторое время в Пекине обязанности временного поверенного в делах. По прибытии в Пекин посланника Коростовца у Арсеньева начались проблемы: он никак не мог ужиться с новым посланником и был вынужден просить перевести его в любую другую страну. Сын известного академика К. К. Арсеньева и брат любимого царём флигель-адъютанта Е. К Арсеньева, генконсул Арсеньев быстро разочаровался и в «прелестях» Индии, и у него, как пишет Л. X. Ревелиотти, началось «томление», то есть тоска по родине. (Чем может кончиться подобное «томление», мы увидели на примере Богданова, покончившего с собой в США.) Теперь Арсеньев всеми фибрами своей души стремился вырваться из Индии и в большой спешке удалился пока в отпуск
[112], переложив все свои обязанности на только что прибывшего из Египта вице-консула Леонида X. Ревелиотти.
