Стрелка манометра приблизилась к 30 атмосферам; это означало, что я должен немедленно возвращаться. Погрузившись, я быстро поплыл к лодке. Скоро, однако, на половине вздоха прекратилась подача воздуха из баллонов. Стрелка манометра по-прежнему стояла около цифры 30. Несколько раз я пробовал высосать причитающийся мне воздух, но тщетно. От бесплодных вздохов только пережгло спазмой бронхи. Я всплыл, сделал судорожный вдох, причем гребешок волны залил мне рот, и в раздумье погрузился. Акваланг меня притапливал — так удобней при работе на дне, но теперь, при волнующемся море и когда предательски кончился воздух, этот небольшой лишний вес отнимал много сил. Несколько раз я всплывал, махал рукой сидящим в лодке — до нее было метров 40, и я видел, что они меня заметили, — чтобы они подплыли ко мне. Некоторое время я погружался и всплывал, пока не заметил, что ветром и волнами меня сносит на юг, а они и не собираются поднимать якорь. Тогда я сорвал маску, отстегнул и сбросил тяжелый акваланг, манометр которого по-прежнему показывал «30», и, ругаясь, поплыл к лодке сам». (Вот когда зимние тренировки в бассейне спасли жизнь человека и научные результаты экспедиции.)
Какое счастье, что я не дал Андрею поднять якорь! Вдвоем мы не успели бы направить лодку к тонущему товарищу. Нас пронесло бы мимо него со скоростью поезда, а о том, чтобы вернуться против ветра, не могло быть и речи. До берега было не меньше 300 м, и усталому человеку проплыть такое расстояние было бы не по силам. Погибли бы оба аквалангиста, и вряд ли бы выбрались и мы.
Но теперь, когда на руле сидел опытный Василий Васильевич и мы выгребали при попутном ветре, опасность, казалось, миновала.
Зеленые валы легко перебрасывали лодку через прибрежные подводные камни, и только у самого берега, когда киль начал тереться о дно, я соскочил в мелкую воду и хотел подтолкнуть лодку. В это мгновение теплая волна мягко подняла меня и положила боком на скалистое дно, а тяжелая лодка с тремя гребцами с такой же легкостью обрушилась на меня. Если бы лодка не села килем на камни, от моих ног осталась бы кровавая каша. Но она не дошла до них сантиметров на десять. Удар был так силен, что гребцы попадали, а фотоаппарат Андрея ударился о борт и разбился.
Однако это было на сегодня последнее испытание. С берега подбежали спасатели, подхватили лодку и вытащили ее на сухой песок. В этот день мы больше не работали. А шторм разыгрался так, что даже купанье у берега было запрещено.
Седьмой день в Дербенте (пятница, 11 августа). Циклон продолжал свирепствовать, но на следующий день должен был уняться. Мы снова пошли в крепость, откуда просматривались стена и море. На этот раз мы увидели их новыми глазами.
Арабские географы X века не то чтобы ошиблись, а слишком многое домыслили. По-видимому, им не приходилось нырять в море в штормовую погоду, а тихие дни на дербентском рейде — исключение из обычного состояния. Персидским инженерам совершенно незачем было строить башню, замыкавшую стену на большой глубине.
Для целей обороны было достаточно, если вокруг нее была глубина 1–1,2 м. Ведь на башне были стрелки, которые не позволили бы противнику пробираться под самыми стенами башни. Затем тюркский всадник на неподкованном коне был бы сразу же сбит с ног прибоем и имел больше шансов утонуть, чем мы в предыдущий день.
Поэтому стало понятно, почему в 627 г. тюрко-хазарское войско предпочло штурм дербентских стен обходу с моря. Современник взятия Дербента, описание которого сохранилось в сочинении армянского историка Моисея Каланкатуйского, несомненно был очевидцем штурма.
Из его описания не вытекает, что пала крепость, расположенная на холме, где находился персидский гарнизон из ста стрелков
, но город и стена, обороняемые ополчением из местного населения, не смогли остановить тюркютов и хазар.
Гай-шах (персидский наместник из местных князей) «видел, что произошло с защитниками великого города Чора (армянское название Дербента. — Л.Г.) и с войсками, находящимися на дивных стенах, для построения которых цари персидские изнурили страну нашу, собирая архитекторов и изыскивая разные материалы для построения великого здания, которое соорудили между горой Кавказом и великим морем восточным… Видя страшную опасность со стороны безобразной, гнусной, широколицей безресничной толпы, которая в образе женщин с распущенными власами (описание антропологического типа и прически тюркютов. — Л.Г.) устремилась на них, содрогание овладело жителями, особенно при виде метких и сильных стрелков, которые как бы сильным градом дождили их и, как хищные волки, потерявшие стыд, бросились на них и беспощадно перерезали их на улицах и площадях города. Глаз их не щадил ни прекрасных, ни милых, ни молодых из мужчин и женщин, не оставляя в покое даже негодных, безвредных, изувеченных и старых; они не жалобились, и сердце их не сжималось при виде мальчиков, обнимавших их зарезанных матерей; напротив, они доили из грудей их кровь, как молоко. Как огонь проникает в горящий тростник, так входили они в одни двери и выходили в другие, оставив там деяния хищных птиц и зверей»
.
Здесь описан классический случай приступа, когда стрелки парализовали сопротивление оборонявшихся, а ударники почти без сопротивления перелезали стену, помогая друг другу.
Очевидец, по-видимому, наблюдал трагедию родного города из цитадели, и если бы враги использовали обход со стороны моря, он не мог упустить этого в своем описании, тем более что из цитадели море видно как на ладони.
Мы проверили наши впечатления, поднявшись от крепости вверх на крутые холмы. Там сплошной стены не было, но вместо нее тянулась система валов и стен, сложенных из бута на известковом растворе, облицовка которых расхищена. Относительная слабость оборонительных сооружений компенсируется исключительно удачным использованием рельефа местности. Холмы предгорий, спускающиеся полого к югу и востоку, с северной стороны ограничены почти отвесным обрывом. Они и сейчас, когда стена обрыва оплыла, почти неприступны, а если они были подтесаны под отвес, то нападения можно было не опасаться.
Мы добрались до небольшого форта, построенного из плит сасанидского времени. Очевидно, здесь был один из наблюдательных пунктов, так как с обрыва местность просматривалась на огромное расстояние. Да, тюркюты и хазары были правы, предприняв лобовую атаку стены. Любой другой маневр был бы сложнее.
Поздно вечером мы вернулись на пляж. Ветер стих, но волны еще бушевали.
Восьмой день в Дербенте (суббота, 12 августа). Утром, хотя море еще не совсем успокоилось, мы вышли на объект и, не теряя ни минуты, спустили аквалангистов Гелю и Василия Васильевича с буйками. Я делал засечки, Андрей фотографировал вторым, уцелевшим фотоаппаратом. Меньше чем за час мы произвели глазомерную съемку, которую никак не могли сделать за неделю. Вот что значит опыт и слаженность в работе. Когда же опять потянуло ветром и белые гребешки заплясали на зеленых волнах, наши аквалангисты поднялись в лодку, и Геля вручил мне роскошный подарок: черепок амфоры, найденный им среди развала камней на глубине 4 м, или на абсолютной отметке — минус 32 м. Ошибиться было невозможно. Это был фрагмент точно такого же сосуда, которые мы находили вкопанными в землю вдоль стены, где они служили водохранилищами. Значит, в VI веке в воде нуждались на том месте, где теперь плещется море, а если так, мы нашли то, что искали, — уровень моря VI века. Заснятый нами план развалин «башни» позволил нам понять сообщение Истахри о цепи, запиравшей вход в дербентский порт. Очевидно, «башня» служила закрытой гаванью, где глубина была немного больше метра, потому что абсолютная отметка дна внутри «башни» — минус 33,5 м. Для судов с мелкой осадкой этого было достаточно. В башню, видимо, вел проход, запиравшийся цепью, а внутри этого закрытого пространства, в тихой воде, производить выгрузку и погрузку было несложно. Стена подходила к «башне» вплотную и соединялась с ней торцом. По гребню стены проходили люди, чтобы сесть на корабли или спуститься с них. Все наконец стало понятно и просто.
