«Черные» роды не отличались многочисленностью. Н.Я. Бичурин отмечает, что всего у хана Сулу насчитывалось 200 тыс. душ, а не воинов [там же, с.297], т.е. они составляли примерно 1/3 тюргешского народа.
Применяя обычный коэффицент расчета отношения войска к народу для варварских держав, где каждый взрослый мужчина – воин
[69], можно с известной точностью определить численность тюргешей. Она колеблется от 500 тыс. до 700 тыс. По тем временам это очень много, особенно если учесть, что в 745 г. население Китая достигало всего лишь 58 млн. и что на этот период приходится максимальный расцвет Танской династии [56, т. I, с.338]. Но если образование мощного тюргешского народа удовлетворительно объясняется объединением мукрийцев и абаров, то чем же можно объяснить его быстрое падение и полное исчезновение?
Вновь обратимся к рассмотрению политической обстановки VIII в.
Это было бурное время. Четыре могущественных государства боролись друг с другом за господство над степью и оазисами Западного и Восточного Туркестана.
С востока на Тянь-Шань замахнулась империя Тан, и тюргеши не могли не считаться с ней. Еще большую опасность представляли орхонские тюрки, разгромившие «желтых» тюргешей в 711 г. [30, т. I, с.297]. Хан «черных» родов Сулу нашел союзника в лице Тибетской империи и с ее помощью ограбил китайские владения в Восточном Туркестане [там же, с.298]. Но на западе возник новый мощный враг – арабы.
Захватив власть, желтые роды снова ориентировались на Китай, но уже при условии признания их господства и суверенитета в ущерб последним представителям тюркютской династии Ашина. Китайское правительство пошло на эти требования. Однако ввиду того, что в 742 г. власть снова захватили черные тюргеши, этот союз не оказался прочным [там же, т. II, с.300]. Для последующей расстановки сил это имело решающее значение, так как в битве при Таласе в 751 г., когда китайцы столкнулись лицом к лицу с арабами, на стороне последних выступали карлуки, и Гао Сянь-чжи был наголову разбит Зияд ибн Салихом.
После этого сражения многое изменилось. Китайцы отказались от претензий на Среднюю Азию, а восстание Ань Лушаня окончательно подорвало силы Таиской империи. На севере усилилось Уйгурское ханство, парализовавшее тибетское влияние к северу от Тянь-Шаня, а запад достался мусульманам и их союзникам – карлукам. Немудрено, что в таких условиях Тюргешское ханство, раздираемое междоусобной войной, не могло уцелеть. Тщетные попытки снестись с Китаем продолжались до 758 г., но помощи ниоткуда не пришло. В 766 г. карлуки, уже подчинившие себе десять родов (дулу и нушиби), покорили часть тюргешей, а прочие тюргеши поддались уйгурам. И больше имени «тюргеш» в истории Средней Азии мы не встречаем.
Тюргеши унаследовали традицию западных ханов Ашина, и все их культурные связи тянулись к Китаю. Восточнотюркские ханы, враги Китая, были одновременно и врагами тюргешей; согдийские дехканы, древние союзники Китая, пользовались полной поддержкой тюргешей в борьбе против арабов. Не случайно тюркских (в том числе и тюргешских) всадников персы именуют «китайские тюрки»
[70], подчеркивая этим принадлежность последних к дальневосточной культуре.
Но решающий удар по тюргешам нанесло изменение экономики, тесно связанное с описанными нами событиями.
Караванная торговля пришла в упадок, так как на западе арабы разгромили согдийских купцов, а на востоке восстание Ань Лушаня привело к полному обнищанию Китая. В результате этого посредническая роль Тюргешского каганата свелась к нулю. Лишенный экономической базы и культурных связей, раздираемый междоусобной войной, он не мог уцелеть и не уцелел. Вместе с ним исчез и его народ. И хотя это явления специфично для этногенеза Центральной Азии, оно вовсе не составляет общего правила. В иных условиях народ переживает, и часто надолго, свою политическую независимость (например, греки под римским владычеством, кавказские народы под властью сасанидских шахиншахов и египтяне под игом арабов).
В те же эпохи процессы созидания и разрушения в Центральной Азии идут гораздо интенсивнее, и народ, теряя независимость, теряет стимул к существованию.
Тюргеши, подчинившиеся карлукам, стали карлуками, подчинившиеся уйгурам, – уйгурами. Этнографическая карта изменилась почти одновременно с политической, и мы вправе прекратить дальнейшие поиски, так как искать больше нечего.
Нами прослежены процессы возникновения, развития и исчезновения тюргешского народа.
Эфталиты и их соседи в IV в.
[71]
О народе, называемом эфталиты, мир узнал впервые в 384 г. н.э. когда при осаде Эдессы в персидском войске появились эфталиты, восточные соседи персов [288, с.82]. Однако после этого они еще свыше полувека были в тени и не играли значительной роли на арене истории. Зато они это наверстали к середине V в.
Несмотря на то что по поводу происхождения и этнической принадлежности эфталитов имеется огромная, уже почти необозримая литература, оба эти вопроса не могут считаться решенными. Начнем с имени эфталитов, которых называли белые хунны. Почему хунны и почему белые? Во-вторых, происходит ли этноним «эфталит» от имени царя (как думал Гиршман) или от места обитания или же это политический термин? В-третьих, кем были эфталиты в расовом отношении? В-четвертых, где была их исконная земля? Ибо ее помещают и к северу и к востоку от Согда. И наконец, какое место занимали эфталиты в семье центральноазиатских народов, с которыми они соприкасались гораздо чаще, чем с Ираном и Индией.
Вот вопросы, которые встают перед исследователем и без выяснения которых почти вся история внутренней Азии в I тыс. н.э. остается неясной. Относительно происхождения эфталитов существует несколько гипотез, которые я излагаю кратко. Одни выводят эфталитов от юечжей. Эта гипотеза находит свое подтверждение в свидетельстве Прокопия: «Хотя эфталиты народ Уннского племени, но они не смешаны и не сносятся с известными нам Уинами, ибо ни смежной области у них нет, ни вблизи от них не живут» [216, с.20–21]. Это мнение разделяет наиболее серьезный исследователь эфталитов Вивьен де Сен-Мартен
[324], опираясь на Дегиня [276, с.325–326]. Действительно, очень удобно объяснить название «белые унны» сопоставлением загадочных эфталитов с народом юечжи, кочевыми арийцами, но это встречает непреодолимое препятствие в свидетельстве Бэйши, где наряду с Иеда-эфталитами упомянуты сами Даюечжи – индоскифы [30, т. II, с.266, 268]. К тому же, местное население называлось тохары, и источник отнюдь не отождествляет их с эфталитами – йеда, идань [там же, с.286]. При этом китайский автор Суй-шу выводит лишь царствующую династию эфталитов от юечжей, а отнюдь не весь народ. Вследствие этого гипотеза Вивьен де Сен-Мартена оказывается недоказанной.
По вопросу, откуда пришли эфталиты, также существует несколько точек зрения. Шпехт выводил их из Северного Китая [329, с.349] и относил их появление ко второй половине V в. Однако известно, что персы воевали с эфталитами уже в первой половине V в. Мнение Шпехта справедливо игнорируется Друэном [278, с.143, 153] и Шаванном
[272]. По мнению Паркера, эфталиты – это юебань [316, с.168], тем самым он причисляет их к тюркам. Сходное мнение высказывают Блоше [298а), с.211] и С.П. Толстов
[246], но это мнение разбивается о прямое указание Бэйши, что язык эфталитов не тюркский [311, с.688: «Эфталиты, коих нет никакого основания считать тюркским племенем...»]. Грумм-Гржимайло предлагает гипотезу, согласно которой ветвь юечжей попала на Алтай, объединилась с тамошними динлинами и в V в., разрушив Юебань, через Среднюю Азию пробралась в Тохаристан [56, т. II, с.197–198]. Однако раскопки Пазырыка показали, что алтайские европеоиды не светловолосые динлины, а темноволосые арийцы [224, с.66]. Н. Веселовский [46, с.100] относит эфталитов к арийцам, но не поясняет, откуда они взялись.
