Как отмечает другой хронист того времени, доминиканец Бернар Ги, который тоже был инквизитором, король «не ожидал иного суда от церкви, хотя тогда в Париже присутствовало два кардинала».
[632]
Все хронисты того времени особо выделили решимость, спокойствие и смелость Жака де Моле и Жоффруа де Шарне во время казни, а продолжатель Гильома де Нанжи, как и другие, отметил восхищение и изумление публики. Стихотворная хроника Жоффруа Парижского вводит новую тему, упоминая слова, которые Жак де Моле произнес на костре. Этот текст, написанный современником, королевским клириком, видевшим эту сцену, — произведение непосредственного свидетеля. Сначала Жоффруа пересказывает то, что Жак де Моле сказал перед кардиналами. Тот защищал орден, утверждая, что тамплиеры были добрыми христианами, которые никогда не бежали от врага и принимали смерть во имя Бога, справедливости и «честности». Потом следует рассказ о костре:
Магистр, увидев, что костер готов,
Разделся безо всякого страха.
И, как я видел, он,
Совсем нагой в своей рубахе,
Стоял свободно и выглядел достойно;
Ни на миг он не задрожал,
Как добивались от него и чего желали.
Его взяли, чтобы привязать к столбу,
И он без боязни позволил себя привязать.
Ему связали веревкой руки,
Но он сказал им так: «Сеньоры, по крайней мере
Позвольте мне соединить ладони
И обратить молитву к Богу,
Ибо настало время и пора.
Я вижу здесь свой приговор,
Где мне надлежит добровольно умереть;
Бог знает, кто виновен и кто грешен.
Вскоре придет беда
Для тех, кто несправедливо осудил нас:
Бог отомстит за нашу смерть.
Сеньоры, — сказал он, — знайте, не умолчу,
Что все, кто делал нам вред,
Понесут страдание за нас.
В этой вере я хочу умереть.
Вот моя вера; и прошу вас,
Чтобы к Деве Марии,
Каковая родила Господа Христа,
Обратили мое лицо».
Просьбу его выполнили.
И смерть приняла его столь мягко,
Что все изумились.
[633]
Далее в свою очефедь на костер поднялся Жоффруа де Шарне, вознеся хвалу магистру, ставшему мучеником. Жоффруа Парижский написал стих и об этом и от широты душевной добавил, что близ костра находился еще третий тамплиер, но сожжен он не был — это был тамплиер, признавший заблуждения и преступления ордена; его отвели обратно в тюрьму. Это ничуть не снижает ценности данного свидетельства, в отношении которого читатель отметит, что оно написано осторожно. Конечно, одна фраза намекает на проклятие. Но Жак де Моле только вызвал своих гонителей на Божий суд. В поэме Жоффруа Парижского он также не показал и тени раскаяния. Чтобы найти последнее, надо обратиться к третьему рассказу, более позднему, в отношении которого мы уже имели возможность заметить, что автор иногда присочиняет — к рассказу Виллани, флорентийского хрониста, получившего свои сведения от родственника, который находился тогда в Париже:
Магистр Храма поднялся и громко потребовал, что бы его выслушай. Когда народ притих, он отказался от своих прежних речей и заявил, что приписанные им грехи и ересь - чистые выдумки и что орден тамплиеров всегда был святым, праведным и благочестивым, но сам он заслуживает смерти, которую и хотел бы спокойно перенести, ибо из страха перед пытками и подавшись уговорам короля и папы сделал признание, уступив их обману.
[634]
Опять-таки из этого осторожного свидетельства, уже упомянутого в связи с проблемой пытки, невозможно извлечь какие-то новые сведения: Жак де Моле сделал признания - это факт, и этого он не мог отрицать. Автор текста намекает, что магистру что-то обещали (король? Его советники? Папа?) и обманули. Это всё, но это уже много в том смысле, что Жак де Моле признал ошибочность избранной им тактики защиты. Если Виллани говорит правду. Но почему бы нет?
Виллани указывает также на один факт, к которому надо отнестись серьезно:
Примечательно, что в ночь после мученической кончины магистра и его товарища братия и духовные лица собрали их останки, как святые реликвии, и поместили их в священном месте.
[635]
Эту фразу надо соотнести с сообщением из «Больших хроник Франции», посвятивших этому костру всего четыре строки, но уточнивших, что «их кости были сожжены и кости обращены во прах».
[636] Как будто королевская полиция опасалась, чтобы не случилось того, о чем пишет Виллани. Может быть, она вмешалась недостаточно быстро?
Эти свидетельства еще принадлежат истории, но уже видно, какой богатый материал они дают для легенды.
Вернемся к костру. Он был устроен на островке у оконечности острова Сите, ниже Королевских садов. Этот сад доходил до нынешнего Нового моста, а на оконечности ныне находится сквер Вечного Повесы, в то время не существовавший. Островок принадлежал не королю, а аббатству Сен-Жермен-де-Пре. В последующие дни Парижский парламент, верховный суд королевства, вынес постановление в ответ на ходатайство аббата Сен-Жермена, уточнив, что король не намеревался никоим образом посягать на права аббата, «велев сжечь двух человек, прежде бывших тамплиерами, на острове Сены, соседствующем с оконечностью нашего сада, между оным нашим садом с одной стороны реки и домом монахов — братьев ордена Святого Августина Парижского с другой стороны, в коем он имел юрисдикцию высшей и низшей руки».
[637]
