Когда с 1305 г. за эту проблему ухватились французский король и папа, вопрос реформирования ордена вышел за пределы выяснения, надо ли по-прежнему есть мясо трижды в неделю или нет. Реформировать орден значило искоренить скабрезные обычаи в практике приема. А Жак де Моле этого не сделал.
Может быть, он не смог. Я уже говорил, что считаю его больше похожим на Тома Берара, великого реформатора, чем на Гильома де Боже. Возможно, он натолкнулся на препятствия внутри ордена. Гуго де Перо, например, не был достаточно сильным соперником или противником, чтобы помешать ему управлять орденом и вести политику сообразно его взглядам (я имею в виду союз с монголами), но был достаточно влиятелен во Франции, чтобы заблокировать программу амбициозных реформ. Во всяком случае, Жак де Моле недостаточно настаивал на осуществлении этой программы реформ, окрыленный первоначальным «состоянием благодати» и надеждами, вынесенными из первой поездки на Запад.
Но, может быть, он не хотел? Может быть, он никогда не думал об этом? Потому что не сознавал — ни он, ни другие тамплиеры, — всей тяжести фактов. Это было традицией, никаких последствий от этого не ждали. На это закрывали глаза не только тамплиеры. Что следует думать о тех братьях-францисканцах или доминиканцах, которые, по словам многих тамплиеров, — исповедовавшихся у них после того, как столкнулись во время приема с этими унизительными и предосудительными обычаями, — выражали удивление, возмущение и чаще всего недоверие, но ограничивались тем, что предписывали брату-грешнику несколько дополнительных постов в течение года? По-видимому, ни один из грозных искоренителей ереси, какими слыли доминиканцы, не ощутил потребности присмотреться поближе к этим обычаям и разоблачить их. Это позволяет лучше понять, как представление, что «все не столь серьезно», смогло прочно внедриться в умы тамплиеров и их руководителей. Это и на самом деле было не столь серьезно! К такому выводу с облегчением пришла папская комиссия. Но между тем король и его советники рассудили иначе и сделали из этих обычаев базу для атаки на орден Храма. Работа папской комиссии выявила истинные масштабы вещей, но было поздно — орден уже умер.
Жак де Моле стал заложником этой ошибочной оценки. Он не мог не «признать» этих обычаев (пусть сведя их к минимуму), а значит, не мог помешать королю и его агентам использовать это признание против него и его ордена так, как те это сделали. После этого уже ни его собственная судьба, ни судьба ордена от него не зависела. Он оказался между двух рифов: ему оставалось либо подтвердить свои признания и лишиться еще толики уважения к себе, либо отказаться от них с риском обвинения во лжи и повторном впадении в ересь. В большей степени это, чем слабость или страх перед мучениями, и объясняет перемены в его показаниях, пусть даже он тут и там поминает боязнь пыток, — надо же было сохранить лицо! Он безуспешно пытался выбраться из ловушки, которую расставили Ногаре и Плезиан, но одну из составных частей которой им предоставил сам орден Храма. Ему показалось, что он нашел решение, когда с 28 ноября 1309 г. он отказался участвовать в процессе, запущенном буллой «Faciens misericordiam», и сотрудничать с папской комиссией. Замкнувшись в молчании, он исключил себя из процесса и больше не влиял на ход событий.
Жак де Моле не сумел реформировать свой орден, потому что не смог верно оценить тлетворное влияние приемного церемониала на самих тамплиеров. Об этом свидетельствуют упреки многих тамплиеров: по их словам, задачей разоблачения этих заблуждений и их искоренения явно пренебрегали. Упреки по чьему адресу? Магистров, сановников, но и упреки себе самим. Закон молчания внутри ордена Храма соблюдался безоговорочно. Жак де Моле, надо отдать ему должное, умер за свои идеи — за те, в которых его воспитали в ордене Храма, за те, в которые он продолжал верить, став великим магистром: крестового похода, Святой земли, независимости ордена. Может быть, эта верность идеям, его упрямство тоже способствовали гибели ордена Храма? Отчасти — да.
В самом деле, Жак де Моле совершил и другую ошибку, задолго до процесса, отвергнув объединение орденов. Его мотивы не заслуживают презрения, даже если доводы против объединения он изложил очень неуклюже. Известна фраза, которую юный Танкреди говорит князю Салине в «Леопарде» Лампедузы: «Если мы хотим, чтобы все продолжалось, сначала надо, чтобы все изменилось». Это правило mutatis mutandis [изменив то, что следует изменить (лат.)] можно применить к проблеме, вставшей перед орденом Храма, — Храм должен был исчезнуть, чтобы выжить. Ему нужно было объединиться с орденом Госпиталя, чтобы независимый военно-монашеский орден под опекой одного только папства имел шансы сохраниться. Конечно, Жаку де Моле было не просто решиться на это, ведь он хорошо видел, что' предполагает такое объединение: «Это значит поступить очень враждебно и очень сурово, вынудив людей […] изменить свою жизнь и нравы либо избрать другой орден, если они этого не хотят».
[682] От Храма требовали не объединиться с Госпиталем, а влиться в Госпиталь, раствориться в Госпитале. И каждый хорошо знал, что предложенное в то время объединение орденов должно завершиться созданием военного ордена, подчиненного королю Франции, чьим главой может стать король, а если нет, то непременно один из его сыновей. Жак де Моле этого не хотел. И можно ли верить, что такого решения проблемы объединения орденов желали Фульк де Вилларе и Климент V, не говоря уже об Эдуарде I или Хайме II?
И тем не менее, отвергнув объединение орденов, Жак де Моле не дал папе, Вилларе, самому себе возможности разыграть карту, которая, как я считаю, была сильнейшей. Объединение орденов, если бы папа достаточно быстро договорился о нем с их главами, могло обуздать амбиции короля Франции и помешать ему провести в жизнь свои гегемонистские планы. Конечно, был риск, что затея провалится и все суверены христианского мира потребуют того же, чего требовал король Франции. Тогда бы объединенный орден раскололся на соответствующее число национальных орденов.
Отметим, что уничтожение ордена Храма не позволило достичь цели, которую перед королем ставили Рай-мунд Луллий или Пьер Дюбуа и которую он, похоже, одобрял сам, — создания единого ордена под его контролем. Во Вьенне папа сумел добиться согласия на передачу имуществ Храма Госпиталю вопреки воле французского короля. И, как ни парадоксально, в двух государствах, где суверены, отвергнув идею объединения Храма с Госпиталем, решили создать у себя в государстве единый орден, не осудив Храм и не уничтожив его, они частично добились успеха. В Арагонской короне это удалось только в королевстве Валенсия, где был создан орден Монтесы, объединивший владения Храма и Госпиталя, но в Каталонии и в Арагоне имущества Храма получил Госпиталь. В Португальском королевстве слияния Госпиталя и Храма не произошло: имущества и дома ордена Храма были переданы новому ордену Христа, и бывшие тамплиеры стали (снова — ведь они назывались так первоначально) рыцарями Христа.
Последняя ошибка Жака де Моле, совершенная на сей раз во время процесса, состояла в том, что он положился на суд папы. Я уже изложил причины его метаний в ходе допросов. С ноября 1309 г. он пытался выбраться из ловушки, целиком положившись на папский суд. Впрочем, все тамплиеры точно так же наивно доверились словам Климента V. Решив отныне молчать перед папской комиссией, Жак де Моле исключил себя из игры; поэтому он не принял участия в великом порыве тамплиеров в начале 1310 г., остался непричастным к этой трогательной попытке защитить и спасти орден. А ведь он был главой этого ордена, тамплиеры ему еще доверяли. Он не выполнил своих обязанностей до конца, предал доверие тамплиеров. У него не было особой свободы маневра, но, возглавив движение, он бы усилил его, и кто знает, какие последствия повлекло бы за собой такое решение! Он тоже рисковал бы попасть на костер. Возможно, он еще не был готов к этому?
