Часто утверждают, что с XIII в. в военно-монашеские ордены все больше старались допускать только законнорожденных дворян, сыновей рыцарей или по крайней мере отпрысков рыцарских родов. В этом надо разобраться и, во всяком случае, не путать орден в целом (где всегда были мастеровые братья — простолюдины) и категории боевых братьев. В испанских орденах, где была единственная категория братьев-мирян, доступ в нее для недворян действительно был закрыт. Для Калатравы difiniciones 1325 г. уточняли, что магистр не должен принимать никого, кто не был бы законнорожденным сыном дамы, рыцаря или оруженосца[276]. Генеральный капитул Сантьяго в 1259 г. исключил для недворян участие в охране замков. В то же время дворян принуждали становиться рыцарями, чтобы дать обет[277]. Орденам, где существовала категория боевых братьев-сержантов, была свойственна дискриминация по одежде, хоть та не обязательно была связана с социальным положением. Я еще буду говорить об этом в главе, посвященной знакам принадлежности в орденах.
Для Испании XV в. была характерна другая форма дискриминации. Она затрагивала всех, даже дворян, у кого в жилах текла еврейская кровь. Difiniciones 1468 г. Калатравы запрещали принимать в орден недворян и conversos — обращенных евреев или потомков обращенных евреев[278]. В 1485 г. инквизитор Теруэля возбудил дело против Брианды Сантанхель, родившейся в видном семействе conversos, обвинив ее в возвращении к иудаизму и выполнении обрядов праздника Йомкиппур. А ведь она была супругой Хуана Гарсеса де Марсилья, командора ордена Сантьяго в Теруэле с 1480 г. В этом городе, где conversos было много и они часто роднились с местными дворянскими семьями, акция инквизиции вызвала замешательство. Ее подхватил капитан города, тезка командора Сантьяго, который изгнал нескольких представителей рода Марсилья, в том числе командора, и приступил к захвату их имущества. Брианда была приговорена инквизиторами к легкому покаянию, но ее имущество было конфисковано. Однако в следующем году все уладилось. Командор вернулся и получил обратно свое имущество. Но военные ордены стали бдительными и требовали от кандидатов на вступление в орден доказательств чистоты крови (limpieza de sangre)[279].
«Аристократическая корпорация олигархического типа» — так Майкл Бёрли определил Тевтонский орден XV в. Но для того времени это можно сказать обо всех военных орденах[280].
Ритуал приема
В военный орден нельзя было вступить ни только по своему желанию, ни с согласия одного лишь местного командора. Последний должен был уведомить братьев дома о намерениях соискателя и снестись с властями ордена. В Госпитале «создать брата» мог только магистр, особенно если речь шла о брате-сержанте[281]. Но ордены развивались, сеть их филиалов расширялась, а высшая иерархия находилась на Востоке. Храм, Госпиталь, тевтонцы были вынуждены делегировать право принимать новых братьев магистрам, приорам или ландмейстерам своих провинций в Западной Европе[282]. Прием новых членов часто производил визитер, представлявший магистра на Западе.
Было бы ошибкой думать, что военные ордены принимали к себе всех подряд. Конечно, чтобы пополнить потери, понесенные в кровопролитных боях, они организовывали турне с проповедями для набора в орден. Раз в год орден Сантьяго отправлял в путь своих проповедников-вербовщиков, наделенных правом давать индульгенции тем, кто «запишется». Иннокентий IV даже разрешил превращать обет совершить крестовый поход в запись в орден Сантьяго[283]. Но в обычное время — особенно в XIV–XV вв. — ордены сообразовывали набор со своими экономическими возможностями. Магистр Сантьяго должен был давать клятву, что не примет братьев больше, чем орден может содержать. Капитул Госпиталя в 1292 г. декретировал, что
поскольку некоторые приораты имеют избыток братьев-рыцарей и донатов, никто не сможет ни создать брата-рыцаря, ни принять благородного мужа в качестве доната без особого согласия магистра, кроме как в Испании, где есть граница с сарацинами…[284]
В 1301 и 1302 гг. капитулы ограничивали количество боевых братьев, которые могут жить на Кипре, числом 80[285]. Такое же контингентирование будет происходить и на Родосе.
Соискатель после одобрения своей кандидатуры представал в воскресенье перед капитулом командорства, чтобы его приняли по точному и детально разработанному ритуалу, существовавшему отдельно от устава, кроме как у тевтонцев[286].
Бенедиктинский устав требовал, чтобы орденский обет давали только по окончании годичного послушничества. Это было перенято, но в Калатраве период послушничества начинался только после обета и вручения плаща[287]. В Сантьяго послушник должен был выучить «Отче наш», «Радуйся» и «Верую», а тевтонцы давали ему шесть месяцев, причем этот срок можно было повторить еще раз, чтобы усвоить эти азы[288]. Его обучали также уставу. У госпитальеров формально о послушничестве речи не было, но оно практиковалось. Похоже, что тамплиеры от этого отказались, хотя пример Гильома Бончелли, сержанта Храма в Ренвиле (диоцез Эврё), которому назначили испытательный срок на полгода, прежде чем он получил плащ, доказывает, что были исключения[289]. Военные катастрофы, которые ордены терпели в Святой земле, иногда вынуждали их мобилизовать послушников. Можно полагать, что годы, проведенные в тыловых домах перед отправкой на фронт, приравнивались к годам подготовки; капитулы, еженедельно собиравшиеся в каждом командорстве, имели и педагогическую функцию.
Ритуалы приема были похожими: кандидата спрашивали о его призвании, его социальном, юридическом и семейном положении; потом ему сообщали о суровости его новой жизни и санкциях, которые он навлечет на себя, если солгал. Потом он давал обет и принимал плащ, делавший его тамплиером, госпитальером или братом Сантьяго. В приеме отказывали немощным, сервам, женатым (кроме ордена Сантьяго), должникам или отлученным[290]. Тевтонский орден делал исключение для тех, кого отлучили за поддержку Фридриха II[291]. Нельзя было принимать также того, кто уже принадлежит к другому ордену[292]; но сформировалось нечто вроде прецедентной практики, позволявшей покинуть орден ради вступления в другой, более строгий. Так, из ордена Сантьяго можно было уйти в любой другой, но не наоборот[293]. Герхарду фон Мальбергу, магистру тевтонцев (1240–1244), осужденному своим орденом за то, что сохранял дистанцию по отношению к Фридриху II, папа разрешил вступить в орден Храма (чего тот, похоже, не сделал)[294]. Ависский орден — как, похоже, и орден Алькантары — принимал монахов нищенствующих орденов, что было запрещено[295]. Папа Климент VI в 1344 г. разрешил одному бенедиктинцу, уже переведенному в орден каноников святого Августина, присоединиться к Госпиталю[296].
Нельзя было вступать в орден при помощи симонии, то есть подкупа[297]. Но тут существовала определенная двусмысленность, потому что обычай вручать подарок — оружие, коня, даже деньги — при вступлении в орден поощрялся. Протоколы допросов из процесса ордена Храма, некоторые обычаи госпитальеров, когда они обосновались на Родосе (новый брат должен был оплатить свою поездку на Родос), хорошо показывают, что симония практиковалась.
Даваемые обеты были пожизненными. Роспуск ордена Храма в 1312 г. не отменил обетов тамплиеров, если те, получив отпущение и примирившись с церковью, вступали в другой монашеский дом, по преимуществу в орден Госпиталя. Однако отдельные братья — дезертиры, ренегаты, предатели — покидали военные ордены. Некоторых после покаяния принимали туда снова[298]. Впрочем, орденские уставы это вполне предусматривали[299].
