В последний четверг Сенат освободил от должности сухопутного генерала Корнаро. На его место был избран Симеон Контарини, прежде служивший балио в Константинополе.
[307]
В свою очередь Симеон Контарини также просит об отставке; Сенат сначала отказывает ему, однако затем отставку принимает.
[308] Довольствуясь ролью застенчивого критика, Гольдони с удивлением отмечает, что в конце концов Сенат решил никого не избирать на эту должность, объяснив это тем, что она «совершенно бесполезна, ибо в настоящее время Италия наслаждается миром и покоем».
Упоминая о костюме, который носили адвокаты, заседавшие во Дворце дожей, и который он, вступив в должность в мае 1732 г., также должен теперь носить, Гольдони с явным удовлетворением подробно его описывает: дорогая ткань (тончайшее сукно), черный бархатный пояс, украшенный серебряными бляхами, мех, обрамляющий горловину, а главное, рукава, которые «как зимой, так и летом свисали до земли», напоминая о том, что в Венеции «адвокатское платье было сродни одежде патриция».
[309] Тщеславие вполне понятное, свойственное тем, кто только что получил «социальное повышение», став одним из нотаблей, то есть приблизившись к правящей верхушке. Патриции, напротив, в большинстве своем не придавали никакого значения этому костюму. Однако согласно постановлению 1704 г. тот, кто выходил из дому, будь то днем или ночью, без надлежащего костюма, рисковал получить пять лет «тюремной камеры» и уплатить штраф в тысячу дукатов. И все же адвокаты предпочитали носить «запрещенную одежду» — tabarro, широкий плащ из тонкой ткани, не стеснявший движений; в нем они не выделялись в толпе горожан.
[310] Некоторые, прежде чем явиться на службу, отправлялись размяться и «поиграть в мяч»: это можно было сделать на калле деи Боттери и Фондаменте нуове; играли обычно в штанах до колен и облегающем полукафтане.
[311] Затем наиболее дерзкие в надлежащих одеждах шли в кафе или в лавку и только потом направлялись во Дворец; разумеется, подобное поведение вызывало суровые нарекания.
Нобили умели браво расправляться и со службой, и с надлежащими одеждами. Но их собственная численность неуклонно сокращалась: они редко женились и производили крайне мало потомства. В декабре 1761 г. Градениго, бывший в курсе всех рождений, бракосочетаний и кончин в благородных семействах, отмечает, что все вышеуказанные события имеют тенденцию к уменьшению: последние представители мужского пола родились еще до 1700 г., последующие же не имели мужского потомства или же потомства, имеющего право заседать в Сенате. «В тот же самый год, по случаю реформы, Франчески также отмечал, что вотчины нобилей оказались под угрозой, ибо вопрос о потомстве был весьма проблематичным».
[312] Действительно, более двух третей благородных родов угасает где-то между серединой XVII и началом XIX в. Только между 1670 и 1700 гг. умирают последние представители семи знатных семейств. В системе, при которой вся политическая и административная жизнь сосредоточена в руках нобилей, это означает приостановку действия целых институтов, особенно когда известно, что в гражданской, судебной и морской администрации было двести пятьдесят должностей и ответственных постов. В 1620 г. нобилей, имевших право заседать в Большом совете, насчитывалось две тысячи. В 1797 г. их осталось немногим более половины — тысяча девяносто. Поэтому в своих торжественных поэмах, сочинявшихся по случаю бракосочетаний отпрысков патрицианских семейств, Гольдони желал молодым супружеским парам плодовитости и блестящего будущего их потомству. Совет, численность которого постоянно уменьшалась еще и за счет необходимости отправлять ряд его членов «работать» на материк или же за границей, более не являл собой идеальную модель демократии для одного немногочисленного общественного сословия, которой он по идее должен был быть. Об этом неустанно твердили реформаторы, желавшие, чтобы всех подданных Республики благородного происхождения, занятых на службе на материке, призвали обратно, ибо, как правило, занимавшие посты вдали от Венеции исключались из членов Совета.
[313]
В 1761 г. Пьетро Франчески утверждает, что причина сокращения численности семейств заключается в том, что «любой мужчина и любая женщина могут получить позволение жить отдельно от семьи в маленьком ridotto, именуемом casino („домик“), где они могут свободно вести приватные беседы на любые темы и где они, освободившись от отеческого или материнского надзора… могут предаваться роскоши, пьянству и всевозможным излишествам». Подобные речи, более или менее схожие, хотя и вязнут в зубах, но тем не менее постоянно звучат в период реформы 1780 г. Впрочем, любой пафос, будь он горестный или хвалебный, всегда сомнителен. Если, согласно законам риторики, одну и ту же жалобу повторить несколько раз, она непременно посеет сомнения у слушателей. Поэтому не следует полностью доверять ни пессимизму Нани, ни апокалипсическим упрекам Франчески.
Прежде всего следует отметить, что уменьшение численности патрицианских семейств в Венеции явилось частью общеевропейского процесса сокращения численности дворянского класса. Впрочем, венецианское правительство всегда исповедовало весьма практичное отношение к «использованию семейных ресурсов»: один сын, если он обладал соответствующими способностями, предназначался для политической карьеры и, как следствие, должен был много учиться и путешествовать, другому надлежало продолжать род и управлять семейным делом; старшинство в данном случае роли не играло.
[314] До определенного времени такая практика обеспечивала вполне сносные результаты, поддерживая равновесие между политикой и экономикой. Сокращение численности аристократии, похоже, в основном имело причиною не увеличение смертности среди детей и матерей, а отказ от брачных уз, распад семейных связей и распутный образ жизни. В целом браков заключалось не меньше, чем прежде, однако характер их изменился. Многие браки заключались тайно, без оглашения в Avogaria di comun (один брак из семи).
[315] Нередко оглашение делали значительно позже, иногда даже через несколько лет после заключения брака, и только для того, чтобы дети получили право заседать в Сенате. Некоторые вступали в брак, обходя установленные религиозные обряды. Похоже, что и рождаемость также не слишком уменьшилась. Напротив, встречалось множество семей, где было по пятеро и более детей; также не наблюдалось и резкого уменьшения количества отпрысков, желавших связать себя узами брака. Скорее всего, статистика снижения рождаемости была обусловлена нежеланием регистрировать рожденных детей.
