В Москве тем временем было в полном разгаре празднование 1 Мая. На Красной площади шел четырехчасовой парад. С трибуны Мавзолея проходивших военных приветствовал Н. С. Хрущев. Он аплодировал, когда мимо трибуны проезжали тягачи с ракетами, и громко смеялся, когда в небо были выпущены воздушные шары с надписью «Мир».
Кроме Хрущева на трибуне стояли Р. В. Малиновский, министр обороны, К. Е. Ворошилов и почетный гость Отто Гротеволь, руководитель ГДР. Малиновский опоздал к началу парада, но в качестве извинения принес новости, которые не мог не сообщить Хрущеву. Он сказал, что был сбит американский самолет-разведчик У-2, а его пилот взят в плен. После этого Малиновский выступил с заранее подготовленной речью о бдительности.
Пауэрс признал свою вину. В обвинительном акте, составленном главой КГБ А. Н. Шелепиным, отмечается, что Пауэрс сказал следующее: «Я признаю свою вину в том, что я летел над территорией СССР, а над местами, обозначенными на карте, включал специальное оборудование, установленное на моем самолете. Я полагаю, что это делалось с целью сбора разведывательных данных о Советском Союзе».
Дежурившие на базе Будё члены отряда «10/10» знали, что с самолетом Пауэрса что-то произошло, но в Вашингтон ничего не сообщали вплоть до полудня, когда в самолете Пауэрса должно было кончиться горючее. Из-за задержки по времени Даллес узнал об исчезновении самолета практически в то время, когда об У-2 узнал Хрущев. Поскольку инцидент прямым образом касался ЦРУ, не объявлялось ни о пропаже самолета, ни о самом полете.
В Вашингтоне о пропаже самолета были извещены все министерства, имевшие к этому отношение. Было воскресенье, поэтому потребовалось довольно много времени, чтобы найти часть руководителей. Первыми об исчезновении узнали Даллес, Гейтс и Хью Л. Драйден, заместитель директора НАСА.
Они решили ничего не предпринимать, но тем не менее приготовили подходящую историю. В то время президент Эйзенхауэр был на своей ферме в Геттисберге. Госсекретарь Гертер был в Стамбуле на встрече руководителей стран — участниц НАТО. У него были свои проблемы, так как студенческие волнения в городе достигли такой степени, что 3 мая там было введено военное положение.
В 5.30 утра 2 мая Барбару Пауэрс разбудили друзья, которые сказали: «У нас плохие новости. Пропал Гэри. Мы отправили поисковые самолеты, но ничего не нашли». Барбара упала в обморок, и ей потребовалась помощь врача. Ей посоветовали вернуться в Соединенные Штаты. Когда начался скандал, она была у себя дома в Джорджии.
События следующей недели были похожи на шахматную партию, разыгранную главами двух сильнейших государств мира. В этом классическом примере кригшпиля Хрущев начал с итальянской атаки, расположив фигуры так, чтобы контролировать ключевые клетки доски. Эйзенхауэр начал игру с защиты, поскольку у русских были самолет и летчик, а США об этом не знали. Оказавшись в более выгодной позиции, Хрущев начал расставлять ловушку. 5 мая он сделал заявление, в котором сказал, что советские войска сбили американский самолет, не указывая при этом место, где он был сбит, и не говоря о судьбе пилота. Эти недомолвки были приправлены обилием обвинений против «воинствующих империалистов».
Президент сделал ход слишком быстро и попал в ловушку. Обнародование заведомо ложной истории было похоже на попытку закрыться в замке, защищая свою жизнь.
Когда инцидент с У-2 стал международным скандалом, в игру вступил Государственный департамент. Пресс-секретарь Госдепартамента Линкольн Уайт повторил версию НАСА от 3 мая, в которой говорилось о пропаже исследовательского самолета, базировавшегося в Адане. Упоминалось также, что пилот сообщал о проблемах с подачей кислорода и о том, что самолет «мог случайно нарушить воздушное пространство СССР». В это время НАСА обнародовала данные о программе по изучению погоды, о количестве У-2, занятых в ней, и о маршрутах, пролегавших над Турцией. Эта искренность должна была смягчить подозрения и снять секретность с У-2.
5 мая, в четверг, от американского посла в Москве поступило сообщение, которое давало Госдепартаменту повод для изменения политики. Томпсон сообщал, что пилот сбитого У-2 арестован, но сам летчик не пострадал. Однако, даже получив это сообщение, Соединенные Штаты продолжали придерживаться своей версии.
7 мая Хрущев сделал ход, которым намеревался поставить американцам мат. На заседании Верховного Совета СССР он сказал: «Товарищи! Я должен открыть вам секрет. Во время своего доклада я намеренно опустил тот факт, что в наших руках находится пилот и обломки самолета. Это было сделано намеренно, так как, если бы мы рассказали все сразу, американцы бы выдумали другую историю». Затем Хрущев рассказал об У-2 все, что стало известно от Пауэрса.
Однако в самый разгар скандала Хрущев сделал удивительную вещь — вместо того, чтобы завершить игру, он продолжил ее, предоставив президенту Эйзенхауэру возможность оградить себя от скандала. Думал ли Хрущев в тот момент о предстоящей встрече на высшем уровне? Или он пытался дискредитировать Эйзенхауэра тем, что военные действовали без его разрешения? Какими бы ни были причины, побудившие Хрущева сделать это заявление, он признал возможность того, что президент мог и не знать о полетах самолета-разведчика:
«Я готов поверить в то, что президент мог и не знать о запуске самолета, который не вернулся. Но это должно волновать нас еще больше».
Это великодушие давало Эйзенхауэру возможность окончить игру гамбитом. В шахматах этот термин обозначает положение, когда игрок, находящийся в невыгодных условиях, жертвует одной из фигур, обычно пешкой или конем, для получения более выгодной позиции. Хрущев предоставил Эйзенхауэру возможность заявить, что он не знал о проведении полетов, что позволило бы президенту участвовать во встрече на высшем уровне без груза обломков У-2. Но цена такого заявления была слишком высока, на что, возможно, и была рассчитана щедрость Хрущева.
Ценой могла быть отставка Даллеса, именно он должен был стать фигурой, которой нужно было пожертвовать в гамбите для продолжения игры. Ведь если бы оказалось, что президент не знал о полетах и Даллес действовал по своей инициативе, то ему пришлось бы уйти.
Даллес был согласен на этот шаг, но Эйзенхауэр не хотел терять его. Решение, принятое президентом, было очень смелым, потому что он стал первым в мировой истории главой государства, взявшим на себя всю ответственность за шпионаж.
Этим шагом он вызвал на себя огонь яростных атак со стороны Хрущева и вопросов конгрессменов, не понимавших, зачем президент взял всю ответственность на себя.
Заявлений об ответственности президента было сделано два, чтобы избежать дальнейшего непонимания. Гертер говорил 9 мая: «Согласно закону о национальной безопасности от 1947 года, президент после вступления в должность отдал распоряжение начать сбор любой информации, полезной для защиты США и свободного мира от внезапного нападения. Согласно этим распоряжениям, были разработаны программы, включавшие в себя широкое применение воздушной разведки невооруженными гражданскими самолетами. Разведка обычно носила периферийный характер, и лишь иногда осуществлялось проникновение в воздушное пространство другого государства».
