Глава 10
Песня
Последнее стихотворение из «дела Четырнадцати» «Qu’un bâtarde de catin» (№ 4) было самым простым и обладало самой широкой аудиторией. Как множество популярных стихотворений того времени, оно было написано так, чтобы легко ложиться на известную мелодию, которую в некоторых версиях можно определить по припеву вроде «Ah! Le voilà, ah! Le voici» («А! вот он, а! Он здесь»)
[67]. Припев – запоминающееся двустишие – завершал строфы с восьмисложными строками и перекрестными рифмами. Рифмовка напоминала часто встречающуюся во французских балладах: а-b-a-b-c-c, а длина могла быть любой, потому что новые строфы было легко придумать и приставить к старым. Каждая строфа высмеивала какую-то публичную фигуру, а припев переводил все обвинения на короля, являющегося главной целью насмешников, – дурачком в детской игре, в которой его подданные плясали вокруг и с издевкой пели: «Ah! Le voilà, ah! Le voici / Celui qui n’en a nul souci» («А! Вот он, а! Он здесь – Тот, кого не волнует») в неком глумливом подобии игры «Каравай-каравай». Вызывало это или нет мысли о похожих развлечениях у публики XVIII века, припев делал из Людовика слабосильного идиота, предающегося удовольствиям, пока его министры грабят народ, а страна катится ко всем чертям. Парижане часто подпевали припевам «pont-neufs» – популярных песен, которые горланили уличные музыканты и бродячие торговцы в местах больших скоплений людей, вроде самого Нового моста
[68]. Похоже, «Qu’un bâtarde de catin» породил шквал насмешек, звучавших по всему Парижу в 1749 году.
Начинались они с самого Людовика и Помпадур.
Qu’un bâtarde de catin
A la cour se voie avancée,
Que dans l’amour et dans le vin
Louis cherche une gloire aisée,
Ah! le voilà, ah! Le voici
Celui qui n’en a nul souci.
То, что грязная шлюха
Возглавляет двор,
То, что в любви или в вине,
Людовик пытается найти легкую славу,
А, вот он! А, он здесь!
Тот, кого не волнует.
А затем стихотворение продолжает высмеивать – королеву (показанную фанатичной ханжой, брошенной королем), дофина (известного глупостью и тучностью), брата Помпадур (нелепого в своих попытках казаться значительным вельможей), маршала де Сакса (самопровозглашенного Александра Великого, завоевавшего крепость, сдавшуюся без боя), канцлера (слишком старого, чтобы осуществлять правосудие), остальных министров (слабых и некомпетентных) и некоторых придворных (из которых каждый следующий был еще тупее и распущеннее предыдущих).
Песня набирала популярность, парижане изменяли старые строфы и добавляли новые. Такого рода импровизации стали любимым развлечением в тавернах, на бульварах и на набережных, где толпа собиралась вокруг исполнителей, играющих на скрипках и виолах. Рифмовка была такой простой, что кто угодно мог придумать пару строк на старый мотив и добавить к другим на письме или в песне. Хотя изначально песня могла возникнуть при дворе, она стала очень популярна и вобрала в себя широчайший спектр актуальных проблем, по мере того как к ней добавляли новые строки. Копии 1747 года содержат не больше чем насмешки над влиятельными фигурами Версаля, как показывает название, значащееся в некоторых полицейских отчетах: «Echoes de la Cour»
[69]. Но к 1749 году добавленные строфы говорили о последних событиях любого рода – Втором Аахенском мире, безуспешном сопротивлении введению «vingtième» со стороны парижского парламента, непопулярном управлении полицией Беррье, последних склоках, связанных с Вольтером, триумфе его противника Проспера Жолио де Кребийона в Комеди Франсез, наставлении рогов сборщику налогов Ла Попелиньеру маршалом де Ришелье, который установил вертящуюся платформу под камином в спальне мадам Ла Попелиньер, чтобы проникать туда через потайную дверь.
Ход распространения сказался и на самих текстах. Две копии «Qu’un bâtarde de catin» сохранились в первоначальном виде – на клочках бумаги, которые носили в карманах, чтобы всегда иметь возможность вынуть и прочитать в кафе, обменять на другое стихотворение или оставить в стратегически важном месте, например на скамейке в саду Тюильри. Первая копия конфискована полицией при обыске Пиданса де Мэробера, после его ареста за чтение вслух стихов против короля и мадам де Помпадур в кафе. Вместе с ним они изъяли похожие клочки бумаги с двумя строфами песни, направленной против мадам де Помпадур. Они принадлежали к циклу песен, известных как пуассониады, из-за того что в тексте постоянно высмеивали вульгарно звучащую девичью фамилию Помпадур – Пуассон («рыба»).
Одно из распространенных стихотворений с протестом против «vingtième» и аморального поведения Людовика XV, записанное на клочке бумаги. Bibliothèque de l’Arsenal
У Мэробера не было никаких связей с Четырнадцатью, но он был арестован в то же время и имел при себе ту же песню, версию «Qu’un bâtarde de catin» в двадцати трех строфах, записанную на маленьком листе бумаги. Мэробер выписал только самые новые строфы, указывая на остальные несколькими словами из их первых строк – например, «Qu’un bâtarde etc.». У него также была копия более ранней версии с одиннадцатью строфами, записанная полностью, находящаяся в его комнате на третьем этаже над прачечной. При обыске полиция обнаружила шестьдесят восемь стихотворений и песен, некоторые абсолютно невинные, другие едко сатирические, говорящие о публичных фигурах и последних событиях
[70].
Полиция какое-то время следила за Мэробером, потому что о нем говорили, что он распространяет оскорбительную информацию о правительстве. Осведомители не спускали с него глаз, как с подозрительного автора и агитатора в кафе:
Месье Мэробер носит при себе несколько стихотворений, направленных против короля и против мадам де Помпадур. Когда я заметил, какой опасности подвергает себя автор этих работ, он ответил, что никакой, что он может легко распространять их, просто подсовывая людям в карманы в кафе или театре или роняя во время прогулки. Если я попрошу, он может достать мне копию упомянутого стихотворения о «vingtième». Он говорил обо всем этом привычно, и я думаю, распространил уже не мало… Мэробер не произвел на меня впечатления человека влиятельного… но он имеет множество знакомых в публичных местах, так что этот пример [его арест] станет известен. Я подумал, что должен отправить этот доклад немедленно, потому что я видел, как он положил копию стихотворения о «vingtième» обратно в левый карман и (при конфискации) его вина будет подкреплена доказательствами
[71].
