Приходилось в невозможной спешке купировать очаги заразы, порой прибегая к отчаянным, отвратительным, но необходимым мерам. И буквально с нуля создавать вакцины. Когда напасть утихла, на прием валом пошли укушенные, подранные и зараженные тем, о чем прежде никто и слыхом не слыхивал. И вместо подготовки смены Док дни и ночи учился сам. Исследовал, изыскивал, испытывал – зачастую с большим риском для испытуемых. Но риском оправданным: без Семена и его больницы-лаборатории метро давным-давно превратилось бы в рассадник смертельной заразы.
Награда недолго искала своего героя. Бункер высоко оценил таланты медика, а там, где дружба с властью – там и деньги, и приятные бонусы, а вскоре – и сама власть. Беречь умельца и обеспечивать уют жизненно необходимо – в самом что ни на есть прямом смысле. Очень скоро местные бонзы подогнали ему второй вагон. Официально – для нужд науки. По факту – для личного удобства. А чуть позже – и кресло за столом с красным телефоном.
Сталкеры – самые частые гости лазарета – тоже не оставались в долгу. Как и обычные жители. Отблагодарить спасителя – дело благое, поэтому богатством Док вполне мог поспорить с самим Саввой. Оставалось лишь гадать, как в бесконечной кутерьме с запахом гнили и формалина Семен успел сдружиться со Спасом. Возможно, причина была в возрасте – оба разменяли шестой десяток, отлично помнили старый мир и наверняка находили, о чем поговорить. А может их сблизило иное: медику и опытному добытчику просто грех было не завести взаимовыгодное знакомство.
Так или иначе, они стали добрыми приятелями. И Док, едва увидев бледного и дрожащего бродягу, сказал без обиняков:
– Старик, ты выглядишь хуже, чем лопнувший бубон.
Влад разделся до пояса и лег на кушетку. Несмотря на годы, он был крепок и подтянут. Впрочем, ничего удивительного. Знаете, как называются рыхлые и слабые сталкеры? Закуска.
– Ничего себе, – Док присвистнул и поправил очки. – Крокодил цапнул?
– Если бы, – пациент поморщился. – Какое-то дерьмо с соплёй вместо башки. Никогда таких не встречал.
– Да… Очень много в наши дни, – Семен невесело хмыкнул, – неопознанной фигни…
Друг шутку не оценил и обреченно произнес:
– Сказали, она может быть заразной.
– Кто сказал? – спокойно спросил врач, копаясь в ране ланцетом.
– Еж, – Спас с каменным лицом пялился в потолок и, казалось, ничего не чувствовал.
– Егор? Сто лет его не видел. Думал, сгинул давно.
Гость фыркнул:
– Мне бы так сгинуть. Замочил целый выводок этих уродов. В одно рыло.
Док даже бровью не повел. То ли всецело сосредоточился на работе, то ли похождения Ежова его нисколечко не удивляли.
– Значит у него все, как обычно, – пробормотал он, накладывая шов.
– Как обычно – это как? Что ты вообще слышал о нем?
– Немногое. В основном – байки и небылицы. Иногда – анекдоты. Но если хотя бы парочка из них – правда, то у нашего чокнутого города – еще одна неразрешимая загадка.
– Откуда он такой взялся?
– Говорят, оттуда, – Семен многозначительно кивнул на потолок.
Спас нахмурился.
– В смысле?
– В прямом. Мол, не человек он вовсе, а пришелец. Инопланетянин, стало быть.
– Серьезно?
– Ну, если веришь в бредни «космонавтов» – то да.
– Я уже не знаю, чему верить. А более вменяемые версии есть? Приземленные.
Док поднял иглу к плафону и взялся крепить новую нить. Его голос стал вкрадчивым, таинственным:
– Вменяемых, увы, нет. Сказки и вменяемость – вещи, так сказать, взаимоисключающие. Одни болтают, он ангел господень, спаситель подземки. Другие – сам Сатана, погибель несущий. Третьи обвиняют в колдовстве и темной магии. Про то, что Егор – мутант, знают, наверное, даже свиньи.
– А он – мутант? – насторожился Влад.
– Вряд ли. Рога и копыта еще не проклюнулись. А в наших палестинах они растут очень и очень быстро, – Семен помолчал немного и продолжил: – Есть еще занятная байка: мол, он и не человек вовсе, а нечто вроде духа или призрака. Не добрый и не злой, не белый и не черный, а будто сама суть метро: какое оно – такой и он. Аватара. Ипостась. Ну, это уже совсем мистика, хотя о родителях его никто не слышал, и откуда такой кадр взялся, не совсем понятно. Помнишь Кочергу?
Товарищ тяжело вздохнул.
– Помню. Жалко мужика. Достойный сталкер был.
– Тебе виднее. Перед смертью он бредил о том, что Еж проклят вечной удачей.
– Это как?
– Без малейшего представления. Но я бы не отказался от такого.
– А жить не наскучит?
– Почему же?
– Неинтересно как-то, если все у тебя получается. Духа авантюризма нет.
– Вопрос философский, – Док смочил компресс перекисью. – А я не философ. Чего тебе вообще дался этот Еж? Он же бахнутый на всю голову.
– Да так… просто. Слушай, проверь кровь, а?
Семен размазал каплю крови меж стеклышками и прильнул к окуляру микроскопа. Нахмурился, покрутил колесико и нахмурился пуще прежнего.
– Что там, Сема?
Друг не ответил, и это молчание было красноречивее любых слов. Что-то там все же есть. Осталось выяснить, как скоро это что-то его прикончит.
– Ну? Не томи.
– Подожди.
Ждать бродяга не мог. Ждать можно, когда неясно: ангина или насморк. А когда выбор из дерьма и полного дерьма – спокойно не полежишь.
– Еж сказал, твари разносят бешенство. Точнее, разносили. Он же всех перебил… – Влад усмехнулся. – Вот же повезло нарваться на последнего заразного.
– Бешенство? – врач приподнял бровь. – Если это и бешенство, то весьма атипичное.
– И что со мной будет? Начну кидаться на всех с пеной на губах?
– Наоборот, – холодно сказал приятель. – Тебя ждет недолгая вегетативная жизнь.
– Какая-какая?
– Овощем станешь. Судороги, водобоязнь, потеря памяти, паралич. Два-три дня – и на вынос.
– И никаких шансов?
Врач снял очки и потер вспотевшую переносицу.
– Прости.
– Ты-то тут при чем? – Спас кисло улыбнулся. – Карандаш и бумага есть?
* * *
Арина не любила свиней. Живут по колено в грязи, жрут помои, в загонах ни лечь, ни развернуться, но за долгие годы ни одна хавронья не отважилась сбежать. Хотя тонкие жердочки и гнилые доски при всем желании не сдержат натиск огромной туши. Даст пятаком – и вот она, свобода. Да, дерзкое сало тут же поймают, но коль итог един, то почему бы не рискнуть?
А свиней все устраивает. На чумазых рылах застыли улыбки, глазки задорно блестят. Хрюши с радостью встречают новый день, хотя прекрасно понимают, чем все кончится. Когда будущей похлебке вбивают штырь в сердце, соседи безучастно жуют мусор и дергают ушами при особо громких визгах. Мол, подыхай потише, приличные чуньки кушают.
