— Пусть горит. Все равно не наше!
Лицо Олега было черным, как ночь, в глазах вспыхивали и
гасли багровые отблески. Он сказал тяжело:
— Умилы и Гульчи здесь нет. Я бы ощутил.
Дверь распахнулась с металлическим скрежетом. На пороге
появился ухмыляющийся страж:
— Эй, черненькая! Тебя изволит видеть князь.
Гульчачак сердито поднялась с холодного каменного пола.
Страж намерился дать ей леща, она отшвырнула его руку — потную, длинную и
отвратительно волосатую, взбежала по выщербленным ступенькам.
Первый поверх терема-крепости был из камня, но выше шли
толстые бревна, и Гульча сразу перестала ежиться — от дерева шло почти
человеческое тепло. Она чувствовала ощупывающие глаза стража, но не
оборачивалась. Он всегда смотрел на нее по-хозяйски: возможно, ее обещали ему.
Они прошли через ряд длинных палат. У каждой двери топтались
воины — в доспехах, в начищенных до блеска шлемах, в руках держали странные
копья с широкими зазубренными остриями. Двое бросали кости, прислонив копья к
стене. Лица их были в шрамах, глаза холодные, движения четкие. Их желтые от
твердых мозолей ладони никогда не уходили далеко от копий.
Последняя дверь была широкой, окованной железными полосами,
украшенной серебром и золотом. Двое стражей скрестили перед Гульчей и
сопровождающим ее воином копья. Их лица были застывшие, но глаза хитро щурились.
— В чем дело? — потребовал длиннорукий сердито.
Один из воинов прорычал с веселой угрозой:
— Телепень, ты знаешь...
Телепень угрюмо оглядел их ухмыляющиеся рожи, буркнул:
— Нечего лыбиться, дурни! Теперь это моя корова. Эй,
девка, раздевайся!
Гульча отшатнулась:
— Я?.. Здесь?
— На князя трижды за месяц замахивались, ясно? Он как
кость в горле немецкому королю, бодричам, польским князьям... Даже хазарам,
наверное.
Гульча смотрела ему в глаза, еще не веря, и он хрюкнул
нетерпеливо, быстро и грубо сорвал с нее одежду. Оба стража захохотали, один
сказал насмешливо:
— Корова?.. Не тянет даже на коровку. Так, теленок...
Дам тебе...
— Умойся, — огрызнулся Телепень.
Он потряс одежду Гульчи, ощупал, отбросил, знаком велел
сбросить сапоги, потряс каблуками вверх перед стражами, с отвращением швырнул
ей под ноги. Кожа Гульчи пошла пупырышками от холода и насмешливых взглядов, но
не горбилась, алые кончики грудей застыли, острые и твердые, как наконечники
стрел. Телепень швырнул ей одежду в лицо, гаркнул зло:
— Одевайся, дура! Обрадовалась, ишь... светишь
оттопыренной задницей!
Стражи опять захохотали. Гульча услышала хриплый голос:
— Дам три куны... Даже серебряный динарий!
Удерживая слезы, Гульча торопливо натягивала одежду. Когда
наклонилась за сапогами, слезы прорвали запруду, хлынули по щекам. Телепень
ухватил ее за плечо, раскрыл дверь и втолкнул пленницу. Сзади тяжело
захлопнулась дверь.
Гульча очутилась в парадной палате, кое-как поправила
одежду. Помещение было невелико, в три узких окна заглядывали яркие звезды. На
широком и массивном троне сидел князь — темноволосый воин с жестоким лицом,
широкогрудый, массивный, с холодными, как лед, глазами. В двух шагах перед ним
сидела на широкой лавке Умила, на коленях у нее вяло ворочался и капризничал
Игорь. Лицо княгини было смертельно бледное, под глазами огромные черные круги.
Она смотрела на грозного князя со страхом, пугливо вздрагивала.
Твердослав окинул Гульчу ледяным взором, поинтересовался:
— Телепень, ты уже развлекался?
— Нет, — присягнул Телепень торопливо. — Это
стражи обыскивали. Княже, в ее волосах можно спрятать кинжал, а в таких сапогах
— по мечу!
Твердослав буркнул с отвращением:
— До слез доводить не обязательно... так сразу. Сядь,
женщина.
Гульча утерла кулачком глаза, опустилась на лавку поближе к Умиле.
Князь смотрел пристально, не отрывая взгляда. С края лба через скулу опускался
длинный рубец. Князь был в кольчуге, на поясе висел меч, будто он сидел на
коне, а не на троне в своем тереме.
— С какой целью вы вторглись в мои земли? Сколько
вас? — спросил он резко.
Гульча независимо пожала плечами:
— Семь человек. Из них две женщины и один ребенок. Я не
знаю более трусливого племени, чем урюпинцы.
Умила испуганно дернула ее за рукав, но голос Твердислава
был таким же ровным и холодным, безжалостным, как лезвие меча:
— Среди мужчин признали Рудого. Он сейчас служит у
Рюрика Буянского — Рюрика Ютландского, как зовут на севере. А где Рудый
пройдет, там иной раз чуме ничего не остается. Рудый зря не появится! Откуда я
знаю, что следом не идут войска Рюрика?
Умила сказала мертвым голосом:
— Я слышала от мужа, что лучшие лазутчики — урюпинцы.
— Насчет лазутчиков не знаю, — ответил Твердислав
ровным голосом, — но разведка у меня хороша. Лазутчики выведывают про
наступающие войска, а разведка узнает о готовящемся наступлении, о будущей
войне. Почти магия, верно? Ведун, веды, ведать, ведьмы, разведать... Знаю от
разведчиков, что делается во всех ближних и дальних королевствах. Знаю и то,
что Рюрик с двумя воеводами внезапно исчез, а войско уже начало высадку на берег.
Верно? К тому же мне принесла вести не моя разведка, а кто-то неизвестный...
Даже указал дорогу, по которой едете! Надо признать, несмотря на карту,
несмотря на высланные на поиск отряды лучших воинов, поймать вас было непросто!
Умила растерянно смотрела на грозного Твердислава. Гульча
ответила сердито:
— Откуда мы можем знать такое? Когда сели на корабль,
все позади еще оставалось тихим.
Дверь приоткрылась, появилась голова стража:
— Княже, дозволь усилить охрану?
— Что стряслось?
— Лист нашел, что вражеские лазутчики... ну, те,
которых захватили, а они утекли, так вот они уже в тереме!
Твердислав быстро взглянул на женщин. Лицо Умилы осветилось
изнутри, а Гульча гордо вскинула носик, ее слезы мгновенно высохли.
— Поднять на ноги дружину! — велел Твердислав
сдавленным голосом. — Окружить замок! Чтобы мышь не проскользнула! Я
встречался с этим Рудым однажды... Оборотень он, что ли?.. Удвоить охрану у
каждой двери. Листу и Красномиру взять лучших воинов из старшей дружины, пройти
по всем комнатам.
Страж рявкнул:
— Сделаем!
Он исчез, а Твердислав медленно повернулся к женщинам:
— Скоро я их допрошу. С каленым железом, щипцами... Они
расскажут все. Давно хотел встретиться с Рюриком. А за голову Рудого я еще пять
лет тому объявил награду в десять гривен серебра!
